Блажий Омут - Елена Михалёва

Женщина жестом пригласила меня за стол. Зажгла свечу, чтобы было уютнее сидеть. Налила молока и поставила предо мной блюдо с ватрушками. На Кота, который юркнул за нами следом и спрятался под лавкой, она почти не обратила внимания. Лишь уточнила, мой ли это зверёк.

Я сел, а староста опустилась на лавку напротив.

— Угощайся, Ловчий, — она подвинула блюдо ко мне. — А я пока расскажу тебе про одну девушку, красивую, но себялюбивую.

И я принялся за ватрушки, которые, к слову, вышли у Томилы сочными, но совершенно несладкими. А она завела свой рассказ:

— Жила та девушка в нашей деревне. Звали её Мария, — женщина нахмурила лоб. — Были у Марии белые, как лён, кудри, сапфировые очи, коварная улыбка и тонкий стан. Любой, кто видел её, забыть после не мог. И девушке мужское внимание нравилось. С удовольствием пользовалась она лаской даже тех, кто был уже женат. Ни один устоять не мог. Любого соблазнить могла Мария. И не обращала внимания ни на злые языки, ни на нападки ревнивых жён. Потому как ей попросту ни до кого дела не было. Любила та девушка лишь себя одну, ни о ком более не заботясь.

Я слушал внимательно, однако, успел уже прикончить первую ватрушку и запил её молоком. Знавал я такие истории и примерно смекнул, к чему пойдёт рассказ. Ожидал услышать о том, как ревнивые бабы в приступе гнева решили приструнить гулящую девицу, спасти мужей своих и семьи, да и обратились к какой-нибудь ведьме, а та прокляла девушку, превратив в огнептицу. Только не подумал никто, что она будет мстить. Но Томила удивила меня.

— У Марии из семьи была одна лишь мать, которая справиться с нею не умела, — продолжала староста. — Мать Марии рано овдовела. Жизнь свою посвятила дочери и дому родному. Но и ей боги вздумали послать вторую молодость. Женщина встретила хорошего мужчину младше себя, в которого влюбилась до беспамятства. Минувшей весной они поженились. Но и его соблазнила избалованная Мария. Это и стало причиной всех наших бед. Мать обо всём прознала. И прокляла дочь, сказав в сердцах, что желает, чтоб никто впредь до неё не смог дотронуться. Но Мария лишь посмеялась и ушла, оставив мать с её отчаянием.

Я поймал себя на том, что перестал жевать, и смотрю во все глаза на Томилу напротив себя. Проглотил. Запил остывшим молоком.

Ранние осенние сумерки начали сгущаться за оконцем, и свеча отбрасывала на лицо женщины дрожащий отсвет.

— А дальше? — спросил я.

— Стояла Русалочья неделя, — староста опустила взгляд на огонь, будто в этом маленьком горящем фитильке видела она Жар-птицу во плоти. — Лес наполнился нечистью. В нём пробудились самые необузданные силы. Все жители нашей деревни знают, что в эту пору от чащобы нужно держаться подальше. Но Мария, уйдя от матери в тот день, повстречала охотника Невзора, одного из своих любодеев. Тот стал её выспрашивать, что с ней приключилась, но Мария поведать о разговоре с матерью не решилась. И тогда Невзор позвал её в лес прогуляться. Стал уговаривать. Признался, что видел цветущий папоротник.

— Так ведь это не на Русалочью неделю бывает, — я лукаво глянул на Томилу, но та лишь отмахнулась.

— До того ли было себялюбивой Марии? — староста горько усмехнулась. — Эгоистичная девушка, соблазнённая ласковыми речами Невзора, воспылала надеждой, что найдёт цветущий папоротник, а с ним и клад, о котором в баснях говорится.

— Неужто Невзор её убил? — с хмурым видом осведомился я, допив молоко.

— Можно и так сказать, — Томила пожала плечами. — В лесу Мария попала в ловушку, которую устроили для неё обманутые жёны. Они же и подговорили Невзора помочь в этом деле. Потому что он понимал, насколько Мария девица распутная, и ему это не нравилось. Охотник думал, они припугнут её да проучат, чтоб успокоилась уже. А Мария попыталась от них убежать. Помчалась к болоту, где одну тропку знала. И уже до чёрной трясины добралась, как вдруг споткнулась и упала. Расшиблась сильно.

Я услышал, как шебуршит под лавкой Кот. Он тоже слушал с интересом.

— И бабы её догнали? — предположил я.

— Догнали, — староста коротко кивнула. Поджала губы на мгновение. И глянула на меня так, что я и без слов понял. — Раззадоренные гневом и преследованием, начали они бить девушку с остервенением. Схватили за прекрасную льняную косу, которой так завидовали, да и отсекли её серпом под корень. В воду её швырнули. Мария попыталась их остановить. За серп схватилась так, что ладони до кости рассекла. Закричала.

— А что же любовник её, Невзор? — историй о людском предательстве я знавал превеликое множество, но всё же лелеял смутную надежду, что это была не одна из них.

— Вроде пытался помешать, завидев серп. Но на запах крови явились кикиморы, — Томила задумчиво провела ладонью над пламенем свечи, чуть не касаясь его. Отдёрнула руку. — Говорили, что сначала по болотной воде круги пошли. Забулькало. А потом из трясины появились уродливые бестии. Глядь! — староста хлопнула раскрытой ладонью по столу так, что даже я подскочил. А кот под лавкой тихо зашипел, выражая возмущение. — А они не только в воде. И за кустами стоят. Притаились. Ждут, когда можно будет броситься. Ну бабы и перепугались и с визгом убежали прочь. Оставили избитую, израненную Марию одну на растерзание. Убежал и Невзор, отчим её. Тот самый муж матери, на Марию польстившийся.

Я поморщился. Кикиморы жалости не ведали. Они были намного агрессивнее русалок. Да и договориться с ними было попросту невозможно в спокойном состоянии, а уж коли они кровь учуяли, так и подавно.

— Невзор явился к жене с повинной. Рассказал ей всё без утайки. Даже на колени встал. Твердил, что не думал, что всё так обернётся, — взор Томилы сделался сердитым. — Думал, припугнут девку. Ума вставят. Сам себя винил. Молил простить за слабость проявленную. Да только мать Марии и слушать не пожелала. Велела собрать мужиков и воротиться в лес. Найти Марию. Или хотя бы то, что от неё осталось.

Староста потёрла лоб. В эту минуту она показалась мне гораздо старше, чем на самом деле.

— И Невзор послушался.

Женщина повернулась к маленькому окошку, вгляделась в сумерки снаружи, где по улочке время от времени проходили люди. Кто-то разбирал праздничное убранство на площади. Кто-то гнал коров с выпаса. Томила отвечала за них всех. И, стало быть, за Марию в своё время тоже отвечала. Но не доглядела. Допустила трагедию в той семье, оттого и винила себя в происходящем пуще, чем прочие.

— Он собрал мужиков, — молвила староста. — Пошли они на болото. А там на них напала огненная птица, которая и сожгла заживо незадачливого отчима Марии. С тех пор миновало три месяца. Но на все шумные праздники из чащобы прилетает Жар-птица и мстит. Будто людская радость ей горше всего на свете. То стог сена спалит, то поле подожжёт, то сарай. Никто не погиб покамест. Но посевы сгорают, а скот разбегается, его отлавливать потом приходится, чтоб в трясину не угодил. Люди боятся, как бы она их без провизии на зиму не оставила. Кто-то даже ведёт разговоры о том, чтоб в другое село перебраться.