Полосатый геноцид - Сергей Зверев

– Томбо, останешься за меня, а я пока посплю. Разбудишь, если что случится, сразу же. А если ничего не случится – то в четыре часа, понял? – С этими словами он забрался в кунг и устроился поудобнее на куче защитных костюмов позади ульев. Не кровать, конечно, но и не голая земля. Хотя, возможно, в палатке командира было бы удобнее. Но каждому свое. И дело даже не в том, что капитан может вернуться раньше, чем обещал. Равно как и не вернуться вовсе. В службе должен быть порядок, иначе это уже не служба, а бардак, мысленно подытожил Таннер, закрывая глаза. И сразу же провалился в сон, тщетно пытаясь понять, за какое такое несоответствие зацепился его взгляд после отъезда командира. Но так и не понял…

Через час на обочине дороги в полумиле от этого места, прошелестев гравием, замерли два покрытых пылью джипа. Из них тут же выскользнули пятнистые силуэты, мгновенно растворившись в придорожных зарослях. Когда группа вышла на рубеж атаки, Горячев приказал надеть защитные костюмы и приготовить сетчатые маски. В предложенное Максимкой натирание крайне вонючим соком карутанги майор не поверил и предпочел более привычные средства. Локис все же рискнул мазнуть наиболее доступные для пчелиного жала места густой жидкостью с тяжелым запахом, которую приготовил маленький африканец.

В отличие от русских десантников, либерийцы не имели приборов ночного видения. Часовые вынуждены были надеяться исключительно на свой слух и лунный свет, мягко лившийся на поляну. А также на то, что этим караульным до смены было еще далеко. Судьба дала им шанс – один из спецназовцев случайно задел сухую ветку и она с громким хрустом переломилась пополам. Ближайший часовой, давно горевший желанием выслужиться, хотя и не был уверен, что повод есть, все же немедленно заорал:

– Тревога!

Погруженный в дрему и темноту походный лагерь зашевелился, солдаты заметались среди костров, хватаясь за оружие. Какой-то верзила-либериец, вскочив, тут же принялся командовать. Ждать, когда превосходящий по численности более чем втрое, к тому же достаточно опытный и хорошо вооруженный противник очухается окончательно, спецназовцы не собирались.

– Огонь! – скомандовал Горячев. Шесть стволов практически синхронно пронизали поляну веером пуль…

Все-таки судьба дала либерийским мятежникам слишком призрачный шанс. Очень скоро их численный перевес растаял как дым. Наиболее серьезное сопротивление успели оказать лишь караульные – волею случая самая боеспособная часть отряда. Но они и погибли первыми. Остальные в первый момент чудом не перестреляли друг друга – полусонные, сбитые с толку, они не сразу даже поняли, с какой стороны по ним ведется огонь. Тем более что десантники успели растянуться в длинную цепь, охватывая лагерь широким полукольцом. Солдат, который кинулся к закрепленному на «Хаммере» пулемету, сумел под огнем вставить ленту, передернуть затвор и навести ствол на плюющиеся свинцом заросли. Но тут шальная пуля попала в бензобак стоявшего рядом грузовика, служившего для перевозки солдат, и тот взорвался, обеспечив десантникам дополнительную подсветку и дождь разнообразных обломков, которые внесли свой весомый вклад в сокращение рекрутского поголовья. На гашетку пулемета так никто и не нажал – внезапно некому стало это сделать. А потом изрешеченные джипы присели на пробитых шинах и тоже взорвались один за другим. Только по стоявшему особняком грузовику с кунгом десантники не стреляли, опасаясь, что в кунге могут быть ульи с пчелами-убийцами.

Это обстоятельство спасло жизнь сержанту Таннеру, проспавшему начало боя и разбуженному разгоревшейся стрельбой. Таннер сумел удержаться от рефлекторного желания выскочить из машины и присоединиться к своим солдатам. Скорее всего, он успел бы только дверь распахнуть, прежде чем рухнуть на землю прошитым меткой очередью. То, что Таннер выбрал сторону Джозефа Рейвена, еще не означает, что он готов за него бездумно и глупо умереть, шептал он сам себе, закапываясь в кучу комбинезонов и защитных балахонов, на которой совсем недавно спал. Даст бог, эта защита убережет не только от пчел.

Остальных либерийцев, оставшихся без командира, охватила паника, и они метались по поляне, пытаясь хоть за чем-нибудь укрыться и понять, кто и откуда по ним стреляет. Некоторым это так и не удалось, в лучшем случае они успели разрядить первый магазин куда-то в заросли, где им привиделись огоньки вражеских выстрелов. На то, чтобы вставить второй рожок, времени у них уже не оказалось. Ветеран, оставленный сержантом следить за порядком, сообразил, что от звука выстрелов тот и сам проснется. Поэтому он попытался взять командование на себя, предоставив Таннеру возвращаться в строй самостоятельно. Под его бодрыми окриками хаотичная паническая суета на поляне начала стремительно обретать черты организованной обороны. Томбо был неглуп и мог стать впоследствии очень хорошим сержантом – если бы у него была хотя бы пара дополнительных минут. Но их у него не было – не заметить парня, который вел себя как командир, причем довольно толковый командир, русские не могли, и тут же несколько огненных трасс сосредоточились на нем. Однако Томбо погиб не от пули – его жизненный путь прервал уродливый кусок железа, рухнувший ему на голову, когда взорвался грузовик. Больше удерживать либерийских бойцов в железном кулаке было некому…

Через несколько минут все было кончено. Десантники вышли из зарослей, продолжая оставаться в защитных костюмах. Локис осторожно распахнул дверь кунга и поднялся по лесенке внутрь, посвечивая себе фонариком. Первым делом он бросился к ульям и с облегчением отметил, что их летки заткнуты – похоже, либерийцы, видевшие пчел в деле, боялись их сами, несмотря на свой цвет кожи.

– Ну, что там? – нетерпеливо поинтересовался Горячев, уже снявший свою маску и вытиравший со лба пот. В маске в этих краях было слишком душно даже в ночное время.

– Ульи здесь, – ответил Локис. – Кроме пчел внутри ничего ценного нет. Так, кое-что из мебели. Да еще куча всякого защитного барахла, вроде наших костюмов и масок.

Пнув это самое барахло, он шагнул обратно к двери. Его ботинок, смяв грубую ткань защитного комбинезона, остановился в паре дюймов от щеки Таннера. «Черт, похоже, плюгавый ублюдок говорил правду», – думал Таннер, продолжая молиться, чтобы его не нашли. Русские не остановятся, пока не уничтожат и пчел, и тех, кто решил их использовать как оружие. В том, что на лагерь напали русские, сержант не сомневался. Он сам немного говорил по-французски и мог отличить на слух испанский от немецкого. Не говоря уже о родном английском. Язык, на котором говорили эти коммандос, был ему незнаком. Однако мелькнувший в свете ручного фонаря новенький и явно не китайской сборки автомат Калашникова в руках выходящего из кунга десантника он успел заметить сквозь щель, проделанную тяжелым ботинком в куче тряпья, скрывавшего Таннера. К тому же сержант не слышал, чтобы кто-то, кроме русских, искал пчел-убийц, тем более в правильном направлении. Следующие несколько минут Таннер почти не дышал, боясь пошевелиться, пока русские коммандос в защитных балахонах выгружали ульи из кунга.

Наконец последний десантник спрыгнул из опустевшего кунга на землю, притворив за собой дверцу. Спецназовцы собрались перед ульями, из которых доносилось тихое, но отчетливое гудение. Похоже, в ульях было полно пчел. Пчел-убийц.