Баллада о Максе и Амели - Давид Сафир

– Я тоже по ней скучаю, – прошептал Макс.

Хоть я ничего и не говорила, он догадался, о чем я думаю. У него, похоже, от воспоминаний о Синем Перышке тоже больно сжималось сердце. Я слышала, как оно билось – билось сильнее и тревожнее, чем раньше. Мы некоторое время прислушивались к биению сердец друг друга, а затем Макс сказал:

– Звезды светят здесь не так, как в городе.

– И не так, как на мусорной свалке, – добавила я.

Там неестественный свет, который создавали люди, охватывал часть неба и делал невидимыми многие из небесных светил. Здесь же тысячи звезд сияли в небе над кронами деревьев так, будто таращились на нас.

– Ты и в самом деле веришь в то, что мы, собаки, после смерти превращаемся в звезды? – спросил Макс.

– Вообще-то уже не верю, – ответила я и положила голову ему на спину.

Промежуточный мир находился не там, возле звезд. Об этом я уже догадывалась благодаря своим снам. Однако мне не хотелось разговаривать сейчас с Максом ни о бессмертных душах, ни – тем более – о Йедде. Я хотела лишь чувствовать его близость, а также ощущать, как его голос вибрирует в моем животе. Поэтому я его спросила:

– А по-твоему, что такое звезды?

– Лилли рассказывала, что Базз Лайтер хочет полететь к ним на космическом корабле, чтобы встретиться там с инопланетянами.

– Я больше не поняла, чем поняла, – сказала я и весело зашлепала хвостом по мху.

– Базз Лайтер полагает, что он – космонавт, – стал пояснять Макс, тоже весело шлепнув пару раз хвостом. – Но на самом деле он – говорящая игрушка. Да и говорит он что-либо только тогда, когда рядом нет людей. Поэтому Лилли думает, что ее динозаврик, кукла и даже я – все мы можем говорить, когда ее нет рядом.

– Но ты ведь и вправду можешь говорить, – сказала я, не спрашивая, что такое космонавт, кукла и динозаврик.

– Да, но она моих слов понять не может.

– Это потому, что мы людям безразличны.

– Я Лилли не безразличен!

Я не преминула презрительно фыркнуть – как я делала всегда, когда Макс начинал защищать свою девочку. Однако на этот раз это не исходило из моего сердца, и поэтому фырканье было еле слышным. Я уже не могла презирать Макса за то, что он хорошо относится к людям. Я ведь сама хорошо относилась к ним тогда, когда жила в пустыне и когда меня звали Иналой. Хуже того, я даже полагала, что женщина по имени Йедда была мне как сестра. Да, я верила в это раньше.

– Ты фыркаешь так, будто пукаешь.

Макс еще веселее зашлепал хвостом по мху. Я, вместо того чтобы возмутиться, стала шлепать хвостом в такт ему.

– Лилли обрадуется, если я вернусь к ней, – заявил он.

В этот момент он снова поверил в то, что нам удастся добраться до его дома, хотя Синее Перышко уже не могла больше показывать нам путь.

– Она обрадуется и тебе, Рана.

Какой-то маленький человечек обрадуется мне? Это показалось мне попросту невозможным. Но, с другой стороны, невозможное было в последнее время на моей стороне.

– Ты и вправду в это веришь? – с надеждой спросила я.

– Я в это не просто верю – я это знаю.

Я на несколько мгновений задумалась о том, не сможет ли Лилли защитить нас от Йедды. Однако как маленькая девочка может это сделать? Возможно, Базз Лайтер больше подходит для такой роли, раз уж он способен летать к звездам.

– Этот Базз … Он друг Лилли?

– Он частенько лежит возле нее в кровати. И когда она на него нажимает, он говорит: «До бесконечности и даже еще дальше».

– До бесконечности?

– Он имеет в виду звезды.

Я взглянула на небо и впервые почувствовала, что этот огромный темный небосвод над нами может быть бесконечным. Возможно, весь мир и в самом деле бесконечен, и бесконечна та вереница жизней, которую проходим мы с Максом.

Я убрала свою голову со спины Макса и прижалась к нему поплотнее. Он отнюдь не стал возражать.

– Детеныши? – спросил он после того, как мы некоторое время помолчали.

– Что?

– Ты сегодня сказала: «Если мы хотим, чтобы у нас когда-нибудь были детеныши»…

– Да, сказала.

– Но зачать детенышей – для меня это невозможно.

– Невозможное – наш друг.

Макс принюхался – видимо, чтобы убедиться, что я не шучу. Когда ему стало ясно, что я говорю серьезно, он повторил мои слова, словно бы желая почувствовать, нравятся ли они ему:

– Невозможное – наш друг…

После этого мы оба стали смотреть на небо и на звезды – до бесконечности и даже еще дальше. И перед лицом бесконечности нам обоим стало не так уж трудно верить в невозможное.

Солнечные лучи разбудили меня еще до того, как это смогли сделать голод и жажда. Продолжая лежать на земле, я напрягла все свои органы чувств, пытаясь почувствовать, не выслеживает ли нас Йедда. Макс, похоже, тоже стал принюхиваться. Однако этой женщины не было ни видно, ни слышно, и даже ее цветочный запах в лесу не ощущался.

– Мы и в самом деле от нее удрали, – констатировал Макс. – Да, мы это сделали.

Облегченно вздохнув, мы встали, потянулись и неторопливо зевнули с такой синхронностью, как будто у нас было одно тело, хотя и с двумя мордами.

– Ты и в самом деле очень умная, – сказал Макс и потерся своей мордой о мою мордочку – потерся не в шутку и не с показной бравадой, а так, будто это было самым естественным поступком в мире. Я ощутила тепло, которое было даже более приятным, чем тепло его тела, которое я ощущала, когда лежала прижавшись к нему.

Мы довольно долго молчали, а затем Макс сказал:

– Мой живот рычит.

– Давай поищем что-нибудь съедобное, – ответила я, подумав при этом, что с удовольствием потерлась бы еще своим носом о его нос.

Мы пошли по лесу, все время двигаясь вверх по склону в направлении, которое уводило нас прочь от моря, Йедды и трупа Синего Перышка. После того, как мы прошли расстояние в несколько сотен собачьих туловищ, Макс сказал мне:

– Я сегодня помогу тебе на охоте.

Это меня ошеломило: все его предыдущие попытки поохотиться закончились полным провалом.

– Ты снабжаешь нас едой, а я не делаю ничего, – пояснил он. – Мне необходимо, в конце концов, начать тебе помогать, чтобы я был тебя достоин.

Он хотел быть достойным меня! Ну как мне сказать ему, что ему не следует утруждать себя этим, поскольку мне известно, что он неспособен убить другое животное? И как, о прародительница собак, мне ему объяснить, что я эту его неспособность воспринимаю не как слабость, а как нечто такое, что делает его еще ближе моему сердцу?