Под Южным Крестом - Луи Буссенар

В конечном итоге француз выбился из сил и был вынужден остановиться, хотя неутомимые зрители, громко крича, требовали продолжения концерта. Фрике пообещал продолжить на следующий день, после чего он наконец смог лениво растянуться под банксией и попытаться вкусить радости сна. Пьер по-братски прилег рядом и пожелал узнать удивительную разгадку этой музыкальной оргии.

– Великолепно!.. Потрясающе!.. Я никогда не слышал ничего подобного, сидя на палубе у орудия. Как будто бы я побывал в театре в Бресте. Послушай, у тебя что, в животе музыкальная шкатулка? Да ты не человек, а целый оркестр!

Фрике принялся хохотать.

– Можно подумать, что ты смеешься надо мной. Как будто бы ты не знаешь, что если взять два кусочка гладкой коры и зажать между ними древесный лист, то получится инструмент, напоминающий кларнет. Если знаешь репертуар, то дуй в него, и все. Любой настоящий парижский мальчишка слышал такие музыкальные шедевры не один, а десятки раз… с высоты галерки. Дни представлений становились для меня истинным раем.

– Но инструмент…

– Я открою тебе тайну. Я много практиковался в те времена, когда шатался по тротуарам Парижа. В дни моих «занятий» выли все окрестные собаки, а прохожие разражались бранью. Но все-таки давай попытаемся поспать. До сего момента все шло отлично. Наконец-то наш путь осветила счастливая звезда, это компенсирует тот недружелюбный прием, что нам оказали на острове Вудларк. У меня есть план относительно нашей будущей дружбы с папуасами. Если уж они так любят музыку, то пусть она нам заменит стеклянные бусы. Доброй ночи.

Но одно дело призвать ко сну, и совершенно иное – суметь ускользнуть в страну грез. В конечном итоге оба друга узнали, правда, заплатив за это бессонницей, что папуасы почти не испытывают потребности в сне. Вместо того чтобы растянуться на травке, туземцы остались сидеть на корточках у огня – они беседовали, смеялись, оживленно обсуждали события минувшего вечера и старательно пытались воспроизвести мелодии, выпорхнувшие из примитивного инструмента парижского паренька! Чернокожие дикари подремали лишь пару часов, и едва солнце позолотило верхушки деревьев, вновь принялись резвиться на поляне.

Весь следующий день был посвящен заготовлению саго и погрузке его в пирогу, которую аборигены, отважные ныряльщики, с радостью извлекли из подводного тайника. Фрике презентовал Узинаку новую, огненно-красную рубаху, которую предводитель островитян незамедлительно нацепил на себя. Пьер принес в жертву свой алый платок, он разделил его поровну между чернокожими воинами, и те, не менее счастливые, чем их вождь, тут же соорудили из полосок яркой ткани импровизированные ожерелья. Наивные жители Новой Гвинеи не переставали восхищаться справедливостью европейцев, которые, наделяя своих новых друзей щедрыми дарами, учли их положение в племени.

Поскольку местность изобиловала саговыми пальмами, папуасы, отбросив свою лень, ставшую притчей во языцех, также заготовили огромное количество этого ценного продукта. Отношения между европейцами и туземцами по-прежнему оставались доверительными и теплыми, во многом благодаря жизнерадостности парижанина, прямоте моряка и той легкости, с которой Виктор осуществлял посредничество между столь разными представителями рода человеческого.

Среди прочего Фрике узнал, что Узинак – уроженец северной части Новой Гвинеи, прибыл в эти места, удаленные на четыреста лье от его деревни, движимый тем загадочным стремлением к миграции, которое свойственно всем людям примитивных рас. Случай привел чернокожего путешественника в племя, проживающее в неделе пути от «саговых плантаций», к юго-западу от них. Храбрость и сила позволили ему стать вождем племени. Благодаря патриархальным обычаям цивилизации, изученным европейцами и малайцами, Узинак правил своими подданными железной рукой, приучив их к беспрекословному повиновению. Вот уже две недели мужчины клана путешествовали по отдаленным уголкам острова, рыбача и охотясь. Они готовились к возвращению домой, когда заметили негритосов, своих извечных ненавистных врагов, и пустились за ними в погоню.

Из всех этих многочисленных данных парижанин вычленил ключевую информацию: деревенька Узинака располагалась на юго-западе.

– Браво! Нам как раз туда и надо, так что будем путешествовать вместе.

– Так мы сможем сформировать морское подразделение, – обрадовался Пьер ле Галль.

Все приготовления были закончены, туземцы перенесли свой запас саго на лодку, искусно спрятанную в бухте, о существовании которой европейцы до сих пор даже не подозревали.

Увидев этот образчик папуасского судостроения, Пьер ле Галль не смог удержаться от изумленного возгласа.

– Эй, матрос, что ты скажешь об этом флагманском корабле? – спросил не менее удивленный Фрике.

– А наши союзники не так уж глупы… совсем не глупы. Как умело сконструирована эта лодка; я знавал немало каботажников Ла-Манша, которые бы взяли ее за образец для постройки своих быстроходных рыбацких баркасов.

Пирога – отменный прототип «морских судов» Новой Гвинеи. Самые большие пироги, так называемые пироги для путешествий, достигают десяти метров в длину и метра двадцати пяти сантиметров – в ширину. Именно такой лодкой и любовался сейчас Пьер ле Галль, даже не пытаясь скрыть восхищение истинного знатока. Корпус судна, сделанный из ствола первосортного кедра, невзирая на значительные размеры, отличался особой легкостью. Толщина корпуса составляла не более трех сантиметров, и потому подобная конструкция требовала применения внутренних распорок, которые не давали лодке перекашиваться. Обе оконечности пироги были изящно приподняты за счет широких водорезов, что позволяло лодке стремительно скользить по воде. Ее достаточно низкие борта были «надстроены» срединными листовыми прожилками саговой пальмы, о чьих достоинствах мы вам поведали ранее. Эти «прутья», отлакированные самой природой, были чрезвычайно надежны и могли выдержать любые нагрузки. Они самым естественным образом наслаивались друг на друга благодаря своей вогнуто-выпуклой форме и с помощью поддерживающих распорок образовывали сплошную стену.

С каждой стороны пироги, выше бортов, к которым они крепились волокнами ротанговой пальмы, располагалось пять-шесть легких двухметровых жердей. Эти жерди под углом спускались к поверхности воды и соединялись друг с другом большими кусками дерева, напоминающими поплавки, всегда погруженные в воду. Такие приспособления служили для балансировки судна. Понятно, что пирога, оборудованная подобным образом, становилась непотопляемой, потому что ее ватерлиния приподнималась в четыре раза и лодка могла совершать самые невероятные маневры без потери скорости. Две трети длины лодки закрывала крыша из пальмовых листьев, поддерживаемая тонкими «столбами». Эта кровля предохраняла экипаж от жалящих укусов солнца. Водорез задней части суденышка продолжался неким подобием лестницы, напоминавшей о лафетах старинных морских орудий. Что касается переднего водореза, то он был украшен широкой планкой, зафиксированной вертикально и декорированной странным резным орнаментом, в очертаниях которого угадывались силуэты растений, животных и людей. В этом творении проявился художественный гений примитивных детей природы.