Город Брежнев - Шамиль Идиатуллин

Глухов вдел ногу в штиблету, покачал ногой, проверяя, как села, с неудовольствием оглянулся на генерала, который ответил ему сопоставимым по мрачности взглядом. Зря, между прочим, – генеральские ботинки сидели прочно, стояли тоже.

Глухов отмахнулся от набежавших товарищей из дирекции и горкома, которые что-то пытались объяснить, то ли пообещать, и тяжело спросил директора:

– Уяснил про полчаса? Добро. Показывай хозяйство. Да, знакомься с товарищем генералом.

Дальше Вазых не слышал, потому что толпа возбужденных и сконфуженных встречающих отрезала его от центра событий.

– Пошли потихоньку, – предложил он Виталию. – Сразу на первую формовку, проход оттуда начнется, мы встретим. Все лучше, чем в хвосте за всеми плестись.

Глухов и впрямь не шутил про полчаса – и приехал явно не целоваться. Он шустро прошел вдоль формовочной линии, не столько слушая пояснения, сколько лично сквозь грохот растолковывая генералу особенности автоматического производства чугунных отливок: «Так у нас получается блок цилиндров! За два центнера, между прочим, а стенки тонкие! И полностью готов к труду и обороне! А вон там, на третьей линии, уже дополнительная обрубка требуется, американцы автомат зажилили!» Горячие цеха они миноёÐёÐّPߐӐѐ۠Лариса и неуверенно посмотрела на мужа.

Тот повел плечом, точно как Артурик:

– Ну хорошо, что он Петр Степанович, а не Ильдар Ахметович, это точно. Хотя бы с этой стороны подляны не будет.

Лариса не поняла:

– Почему? Он же тоже татарин, разве нет?

– Кряшен, – поправил Вадик и ухмыльнулся непонятно чему.

– Крещеный, в смысле?

– Ну да. Но не в этом дело. По паспорту он, может, и татарин, а имя-фамилия-то русские. Тоже по паспорту. Это, Лорик, важно. Все по счету ведь. Генерал не может быть татарином, зам может, но только если один из нескольких, а если он все-таки один, то ниже его вообще татар быть не должно. Двух Вазыхов на высокой должности никто терпеть не будет, это сразу слухи пойдут, стук: кумовство, национализм, татарское засилье, своих тащат и так далее. Поэтому, пока в УГЭ Шайхуллин был, у меня никаких шансов не было.

Лариса смотрела на Вадика потрясенно.

– Я тебе не объяснял разве? Ну вот так все устроено, Лор. Здесь, по крайней мере. И я поэтому толком народ набрать не могу – энергоинститут сейчас колхозные выпуски гонит, из местных кадров, там татары сплошные, а мне никого из них приближать нельзя. Обвинения-то я переживу, но он же, татарин этот, меня и сожрет, чтобы единственным оказаться. И будет прав. Глубоко продумано все, поняла?

– А если…

– А если один Петр, другой Вазых, все чики-брики. А что там в пятой графе, никто, скорее всего, смотреть не будет. Кому надо глубоко копать, если и так понятно, что не еврей.

– А что еврей? Это хуже?

– Когда как. Иногда хуже, иногда лучше, там свои сложности. Но тут вообще копать не будут: имя русское, рожа примерно такая же, вопрос закрыт. На таких смотрят только по существу: насколько толковый, насколько удобный, насколько молодой, такие вот вещи.

– А ты… – начала Лариса и умолкла, да поздно.

– Что я?

– Ты бы тоже сменил имя-фамилию, стал бы Вадим…

– Вафлин, что ли?

– Не злись. Ну, Вавин, например. И тоже смотрели бы по существу, да? И таких вот ситуаций меньше стало, и мне бы…

– Что тебе?

– Ничего, – сказала Лариса и торопливо добавила: – Почему не поменять, если от этого всем проще?

– Потому что нельзя. Это не проще, а… ну как не понимаешь, хуже это. Тут папа с мамой позаботиться должны были, а лучше дедушка или там раньше еще. А самому нельзя. Получится, что ты чего-то стесняешься или даже скрываешь. А это еще хуже, понимаешь?

Лариса понимала. И поэтому опять не удержалась:

– Но если папа с мамой должны были… То почему мы с тобой Артурика так назвали?

– А как надо было?

– Ну… Артемом, например. То есть мне Артур очень нравится, в смысле, но оно же…

– Вышла бы за русского, назвала бы Артемом.

– А почему тогда не Айдаром? – пугаясь саму себя, спросила Лариса.

Вадик посмотрел на нее суженными глазами, собрал губы так, будто плюнуть хотел, но не плюнул, а просто сказал:

– Ладно. Пошел я.

– Вадик. Вадик, ну прости, я глупость сказала, сама не знаю, что несу.

– Знаешь ты все, – ответил Вадик с тоской и пробормотал что-то по-татарски.

– Ч-что? – растерянно прошептала Лариса.

Вадик посмотрел на нее, улыбнулся и повторил – видимо, то же самое.

Лариса виновато улыбнулась, помотала головой и сказала:

– Вадик, ну я же… Я же тебя не понимаю.

– А я тебя понимаю, – сказал Вадик. – Вот так и живем. Давай, побежал я, Юнус там истомился весь. Сегодня поздно буду.

Федоровы жили в длиннющей девятиэтажке в двадцатом комплексе: облицовка багровой плиткой, девять этажей, двадцать семь подъездов, улучшенный проект. Сильных улучшений Лариса не заметила: метраж федоровской трешки был, конечно, побольше, чем у вафинской, но в первую очередь благодаря бестолковостям типа большой «темнушки» и широкого коридорчика. Комнаты казались просторней в основном из-за нехватки мебели. На кухне, например, если не считать немолодого холодильника, только обшарпанный стол, табуретки и бормочущий радиоприемник. Посреди зала растопырился стол-книжка, обставленный разнобойными стульями, и больше ничего – ни люстры, ни «стенки» с хрусталем, ни ковров, ни чеканки на стенках, ни даже телевизора, – так что из углов то и дело вываливалось страшненькое эхо.

Насколько поняла Лариса, Федоров выдернул семью из Тольятти месяц назад, едва дождавшись, пока камазовскую квартиру освободит переселившаяся в новостройку семья с тремя детьми. И видимо, велел брать мебели по минимуму. Вот Федоровы месяц и жили на коробках. Картонные архипелаги и горные массивы забивали почти половину спальни, другую половину занимала двуспальная кровать из старенького, гэдээровского кажется, гарнитура – правда, под обалденно стильным покрывалом. В детской коробок было поменьше, а мебели побольше – кушетка, маленький столик с табуреткой, телефонный аппарат на полу и импортный, наверное японский, кассетный магнитофон на стопках книг и кассет. И плакаты на стенах, блестящие и страшные, с патлатыми гитаристами в непристойных позах и с огненными языкастыми буквами поперек. Лариса смущенно покосилась на сына. Сын осмотрел стены одобрительно и обменялся понимающими взглядами с Андрюхой. Ну ладно хоть так.

Идти в гости Артурик отказывался наотрез. Мрачно говорил, что не хочет позорить фамилию Вафиных и ударять в грязь лицом перед героем Андрюхой. Видимо, отца цитировал: накануне Вадик не удержался и выступил с поучением сыну. Артурик запомнил и обиделся. Он в последнее время вообще слишком хорошо все запоминал и с готовностью обижался. Переходный возраст как есть.