Заклятые супруги. Золотая мгла - Марина Эльденберт

Вот так просто — и никаких поджатых губ и холода в глазах?

Опомниться я не успела, воцарившуюся тишину разрядил звонкий голос Луизы:

— Граф, я забыла, чем питаются гигантские пещерные слизни?

Демоны тебя раздери, Анри Феро! Мог ты просто сказать: «Да, давайте устроим этот дурацкий прием!» — я бы пережила. Нет, тебе зачем-то потребовалось играть в джентльмена, хотя ты им отродясь не был.

Я ударила кулаками по коленям — так, что Мэри вздрогнула и едва не выронила щетку. Она только что помогла мне раздеться, и я сидела перед зеркалом в накинутом поверх сорочки халате. Весь вечер Анри не отходил от меня ни на шаг, но по дороге домой мы молчали. Он не пытался завести разговор, а я и подавно — от него по сиденью лишь чудом не расползался иней. В гостях у Винсента и в экипаже рядом со мной были два разных человека.

— Миледи, позвольте?

Я раздраженно дернула плечом, но все-таки кивнула, и камеристка принялась расчесывать мне волосы. Настроение портилось с каждой минутой. Нет-нет, но я поглядывала на дверь в надежде, что он войдет, нахально улыбнется, выставит Мэри — пока его время еще не истекло, и все будет по-старому. Вот только время шло, а Анри не шел. Даже Кошмара нигде не наблюдалось, хотя я уже привыкла к тому, что этот кот постоянно путается под ногами и осыпает шерстью все, к чему прикасается.

— Как прошел вечер, миледи? Как ее светлость? И леди Лавиния?

— Замечательно, — буркнула я. — Покоряют Лигенбург.

— Не сомневаюсь, что леди Лавиния пользуется успехом. Она очаровательна.

— А я?

Я спросила это вслух? Я безнадежна.

Мэри побледнела — самую малость. За годы работы камеристка изучила меня отменно и знала, когда нужно помолчать, а когда лучше поговорить. Но к такому явно оказалась не готова. Возможно потому, что меня мало волновали вопросы собственной внешности, и еще меньше — кто и что о ней думает.

— Забудьте.

— Вы очень красивая. — Она мягко провела щеткой по натянутой пряди и отпустила. — Заплести вам волосы?

— Да, пожалуй.

— Вас можно поздравить?

Я удивленно воззрилась на нее через зеркало: руки камеристки порхали за моей спиной, проворно стягивая густые волосы в косу.

— О чем это вы?

— Ну как же… Комната теперь только ваша.

Камеристка улыбнулась, я же резко оттолкнула ее руки и вскочила. Метнулась к гардеробной, рывком распахнула двери. И замерла. Синее платье Мэри вернула на плечики: надорванное, оно еле-еле держалось, но одежды мужа не было. Пустовали полки для рубашек и шейных платков, сиротливо болтались вешалки, на которых еще вчера висели сюртуки и жилеты. Коробки из-под его обуви тоже исчезли.

— Миледи, не переживайте, — затараторила камеристка. — Его вещи собирал камердинер, но я стояла и смотрела, чтобы ничего не помял и не повредил. Все время, что он здесь был. Эти вэлейцы такие грубые и неуклюжие…

— Замолчите.

Гулко ухало сердце. Я смотрела и не могла поверить глазам, собраться с мыслями не получалось. Наверное, это можно назвать победой. Я же этого хотела. Хотела, чтобы Анри оставил меня в покое, чтобы исчез из моей жизни. Решил переехать в свою пыльную комнату — туда ему и дорога! Я его не прогоняла. А до того, как он приволок эту тряпку, раз десять повторила, что не желаю видеть ее в гардеробе. При мысли о «тряпке» стало совсем тоскливо, сердце будто сжала ледяная рука.

— Миледи, у вас коса расплелась. Возвращайтесь к зеркалу, я вам…

— Уходите, — холодно сказала я. — Дальше справлюсь сама. Вы свободны.

Слишком много слов и ярости на одну маленькую Мэри. Расстроенная дальше некуда — вот-вот заплачет, она сделала книксен.

— Доброй ночи, миледи.

Стоило двери за ней закрыться, я подошла к окну. Полная луна разлила ненасытный холодный свет, крыши соседних домов влажно поблескивали, точно после дождя. Ни души, ни даже вечно рыщущих в поисках еды собак, только скомканная бумага перелетела с одной стороны на другую под порывом ветра. Нужно лечь спать. Просто устроиться поудобнее, закутаться в одеяло, закрыть глаза, и…

Я затянула пояс потуже, точно халат собирался с меня падать, решительно вышла из спальни. Пыльная комната располагалась напротив. Я замерла перед тем, как постучать, но мне никто не ответил. Приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Сразу видно, что к переезду готовились: в спальне прибрано, пахнет свежестью. Постель расстелена, верхний ящик комода выдвинут, через спинку стула перекинут сюртук. Вот только Анри нет. Ругая себя последними словами, я направилась в ванную, но там его тоже не оказалось. В темноте умывальной каморки еле слышно капала вода.

«Не собираюсь я за ним по всему дому бегать», — подумалось мне, но ноги сами уже несли на первый этаж. Из-под неплотно прикрытой двери пробивалась тонкая полоска приглушенного света. На этот раз стучать я не стала, просто толкнула ее и вошла. Анри облокотился о стол, сцепив руки на уровне лица. Ни сигар, ни алкоголя — он просто сидел, глядя в одну точку и даже не повернулся, чтобы посмотреть на меня.

— Что вы здесь делаете? — глупее вопроса не придумаешь, но надо же как-то начать разговор.

— Думаю о вечном.

Я прошла к столу, остановилась рядом. Привычно разбросанные бумаги были сложены аккуратно, коробки исчезли. Ощущение такое, что на моего мужа внезапно напал призрак чистоты, и он не смог от него отбиться.

— Спасибо за то, что ты сделал сегодня.

Кажется, я окончательно переняла его манеру общения. Ну и ладно.

— На здоровье.

Анри поднял голову и посмотрел на меня — долго, внимательно, испытующе. Прикрученный до минимума огонек лампы все равно не мог скрыть сияние в его глазах.

— Мгла, — тихо сказала я. — Какая она изнутри?

Раньше я часто уходила на грань, для меня это было все равно что прикрыть глаза от усталости. Но рядом с ним я почти забыла про обратную сторону жизни. Даже не помню, когда последний раз смотрела на мир глазами некромага.

— Ослепительный золотой сгусток, который раскаляется изнутри — ощущение, что одежда тлеет и под ней плавится кожа, но боли нет. Зрение перестраивается, остается только два цвета. Все, что извне — алое.

Я ухватилась за спинку стула, сжала пальцы так, что они побелели.

— И что ты чувствуешь?

— Когда мгла набирает силу… Ничего.

Я удивленно подалась вперед.

— Совсем?

— Совсем. Уходят все чувства, все человеческое. Иногда кажется, что часть меня просто не способна принять эту мощь, что однажды она сведет меня с ума, — он положил ладони на стол, словно собираясь подняться. — А какой ты видишь грань?