Васек Трубачев и его товарищи - Валентина Осеева

А в наступившей тишине ребята уже решали по-своему вопрос о Пете Русакове:

– Мазин знает, что говорит! И кончено!

– А ты, Петя, на нас не обижайся! – Ребята сорвались с мест и окружили Петю.

– Тише! – крикнул Митя. – Сергей Николаевич будет говорить.

Ребята затихли.

– Я не буду разбирать всю эту историю в подробностях. Мне кажется, всем вам уже ясно, как произошло то, что Трубачёв, председатель совета отряда, оказался в таком тяжёлом положении. Вас, конечно, интересует больше всего вопрос, кто виноват. Ну, виноваты тут многие. Прежде всего и больше всего, несмотря ни на что, сам Трубачёв. Потом, конечно, Мазин – в этой пропаже мела – и Русаков…

– И Одинцов тоже, – подсказал кто-то.

– Одинцов? – переспросил Сергей Николаевич.

– Одинцов! Одинцов! – крикнул Мазин.

– Не вижу вины Одинцова. В чём ты его обвиняешь? – спросил учитель Мазина.

– Я уже говорил. Он не разобрался и написал. Да ещё про своего товарища.

– Что он не разобрался, куда делся мел, то в этом его обвинять нельзя, потому что мел лежал у тебя в кармане и этого Одинцов предполагать, конечно, не мог. А что он совершенно точно и честно описал всё происшедшее в классе, несмотря на то что в этом участвовал его лучший товарищ, то за это, по-моему, Одинцова можно только уважать. Как вы думаете?

Белкин вытянул вперёд руку.

– Пусть ребята думают как хотят, а я скажу про Одинцова так… что мы, когда… вообще… это было, думали: Одинцов вообще не напишет про своего товарища… И решили считать его… ну, вообще, если напишет – честным пионером, а если скроет – нечестным. И вот он написал. И мы считаем – это честно! – волнуясь, сказал Белкин.

Сергей Николаевич кивнул головой:

– Скажи ты, Малютин!

– Мне кажется, что он поступил честно, но как-то не по-товарищески всё-таки. Потому что Трубачёв не ожидал, а когда пришёл на редколлегию, то сразу увидел, и это на него тоже подействовало.

– Верно! – крикнул Мазин. – Предупреди, а потом пиши. Да разберись раньше, где мел. А не знаешь, где он, – так не пиши!

Кто-то засмеялся.

Одинцов поднял руку:

– Я не писал про мел. Я всегда пишу то, что вижу и слышу. И потом, думал так: если не напишу, то какой же я пионер, а если напишу, то какой же я товарищ? – Одинцов посмотрел на всех. – Я всё думал… А тут ребята меня спросили прямо в упор. И я сразу как-то понял, что должен написать. Только я не предупредил Трубачёва… Это верно. Мне не пришлось как-то с ним поговорить.

– В этом ты, конечно, неправ, Одинцов. Такие вещи надо делать открыто, – сказал Сергей Николаевич. – Но всё-таки из виноватых мы тебя исключаем!.. Верно? – улыбнулся он.

– Верно, верно! – закричали ребята, обрадованные его улыбкой.

Сергей Николаевич взглянул на часы.

– И так как теперь уже очень поздно, то давайте пока буду говорить я один, и уж только в том случае, если моим противником окажется такой отчаянный спорщик, как Мазин, мы дадим ему слово, – пошутил учитель. – Так вот что я хотел вам сказать – и это, по-моему, самое главное. Для меня сегодня выяснилось, что вы неправильно понимаете слова «товарищество», «дружба». Отсюда и поступки у вас неправильные. Например, Мазин выручает Русакова, чтобы я не обнаружил, что Русаков лентяй, что он плохо учится, не знает урока… Мазин хочет, очевидно, чтобы Русаков с его товарищеской помощью остался на второй год… Подожди, Мазин, я всё знаю, что ты хочешь сказать.

– Мазин, не мешай! – крикнула Зорина.

– Я хочу сказать! – Мазин выставил вперёд одну ногу, но, увидев Митин взгляд, убрал ногу и махнул рукой. – Я, Сергей Николаевич, ещё докажу, какой я товарищ! – крикнул он, отходя от стола.

– Это очень хорошо, – спокойно сказал Сергей Николаевич, – но то, как ты сейчас доказал нам, это плохо, это называется ложным товариществом. И, к сожалению, вся эта история построена на ложном товариществе. Русаков зачёркивает фамилию Трубачёва – глупо и не нужно, он тем самым ставит Трубачёва в тяжёлое положение подозреваемого. А почему Русаков это делает? Я уверен, что из любви к товарищу… Так вот что я хочу сказать вам, ребята! Учтите это на будущее. Есть прямое, честное пионерское товарищество – и есть мелкое, трусливое, ложное выручательство. Это вещи разные, их никак нельзя путать. К товарищу надо относиться бережно и серьёзно… Ну вот, я всё сказал, что хотел. Подумайте над этим хорошенько. Думаю, что даже Мазин со мной согласен сейчас… А, Мазин? – улыбаясь, спросил Сергей Николаевич.

Никто не засмеялся. Лица у ребят были серьёзные. Расходились молча. Каждый торопился домой, чтобы обдумать про себя что-то очень важное и необходимое.

В коридоре Васёк столкнулся лицом к лицу с Сашей Булгаковым. Одинцов схватил обоих за руки.

– Помиритесь, ребята! Васёк! Саша! – умоляюще шептал он, стараясь соединить руки товарищей.

– Я с ним не ссорился, – сказал Васёк.

– Ты не ссорился? – вспыхнул Саша, вырвал свою руку и побежал вниз по лестнице.

* * *

Митя шёл с учителем. Перед ними маячила одинокая тёмная фигурка, то возникающая при свете фонаря, то исчезающая в темноте улицы.

– Трубачёв… – усмехнулся Митя. – Домой бежит… Тяжко ему пришлось сегодня, бедняге.

Сергей Николаевич вздохнул полной грудью свежий вечерний воздух:

– Трудно растёт человек…

Митя ждал, что учитель скажет ещё что-нибудь, но тот молчал. Сбоку его твёрдый, резко очерченный подбородок и рот с сухими, крепко сжатыми губами казались чужими и холодными.

«Недоволен мной, ребятами? – взглядывая на учителя, пытался угадать Митя. – „Трудно растёт человек“… Конечно, трудно… Так чего же он хочет от ребят?»

От обиды нижняя губа у Мити чуть-чуть припухла. Молчание становилось тягостным.

– Вы не думайте, они всё-таки неплохие ребята…

Сергей Николаевич повернулся к нему и с живостью сказал:

– Хорошие ребята! Особенно этот… Трубачёв и его товарищи.

* * *

Васёк шёл один. После сбора в тёмной раздевалке его поймал Грозный и, легонько потянув за рукав, шёпотом спросил:

– Проштрафился, Мухомор?

– Проштрафился, Иван Васильевич!

– Да, прочесали тебя, брат, вдоль и поперёк… Раньше, бывало, ремнём учили, попроще вроде, а теперь – ишь ты! Ну, авось обойдётся… Ступай домой. Макушку в подушку, а утром на душе легче.

Васёк попрощался со стариком и вышел на улицу. Он устал, в голове было так много мыслей, что ни на одной не хотелось останавливаться.

В конце своей улицы Васёк увидел тётку. Она, суетливо и неловко обходя лужи, шла вдоль забора, придерживая обеими руками концы полушалка. Васёк вспомнил, что тётка плохо видит, и бросился к ней навстречу: