Украденные поцелуи - Сюзанна Энок

Он вздохнул:

– Что ж, я попытаюсь успокоиться на время, если ты оставишь для меня один вальс на… Кстати, когда состоится следующий бал?

– У Кремуорренов. Сегодня, – ответила Лилит. – Но неужели и тебя тоже пригласили?

Маркиз расплылся в улыбке:

– Разумеется, пригласили. Нисколько в этом не сомневаюсь. Так ты будешь танцевать со мной вальс?

«Отец придет в ярость», – подумала Лилит. И тут же ответила:

– Да, буду. Если ты пообещаешь; что больше не станешь говорить о Дольфе и об убийстве.

– Если не найдется доказательств, я даже не упомяну об этом.

Маркиз попытался снова ее поцеловать, но Лилит с улыбкой отстранилась:

– Нет, Джек, не надо. Поверь, мне действительно надо идти, пока мы с Пен не попали в беду.

– Как пожелаете, миледи. – Джек подошел к двери и распахнул ее перед Лилит.

Затем они вышли в сад, и подошли к увитой плющом каменной ограде. Немного поколебавшись, Джек наклонился и все же поцеловал Лилит на прощание. Она ответила на его поцелуй и тут же осмотрелась, желая убедиться, что никто из соседей не увидел их.

Маркиз негромко рассмеялся:

– Дорогая, здесь никого нет, кроме нас, преступников.

– Мы не преступники, – возразила Лилит. – По крайней мере, я.

– Ты олицетворение честности и чистоты, – ухмыльнулся маркиз. – И хотя бы от одной из этих добродетелей я намерен тебя избавить.

– Джек, как ты смеешь?!

– Ты напрасно возмущаешься, моя милая. Я уверен, что мы с тобой хотим одного и того же.

Она попыталась скрыть свое волнение.

– Полагаю, ты ошибаешься.

Удивительно, но он вдруг снова стал серьезным.

– Даже не убеждай себя в этом, дорогая. Я никогда не ошибаюсь. – Он помог ей взобраться на ограду и держал ее за руку до тех пор, пока она не спрыгнула по другую сторону.

– Что ж, мне пора, – прошептала Лилит, оглянувшись.

– Да, конечно, – ответил он. – Лил, я к тебе неравнодушен. И еще раз говорю: будь осторожна с Дольфом.

– Обещаю, – кивнула она. – И ты тоже будь осторожен, Джек Фаради.

– Обещаю, Лилит, – отозвался маркиз.

Подобрав юбки, она поспешила в библиотеку.

Лилит Бентон уже давно исчезла за каменной оградой, а Джек все еще находился в саду.

Она приходила, чтобы предупредить его. И она рисковала только ради того, чтобы сообщить ему, что его репутация может пострадать – угроза настолько банальная, что ее можно было считать смешной. Но Джек не смеялся. Он находился во власти желаний. Он желал, чтобы Лилит осталась с ним, но, увы, с его репутацией это было невозможно. Более того, Лилит ужасно волновалась и смущалась всякий раз, когда он приближался к ней при свидетелях.

– Черт побери, какую сложную игру ты затеял, Джек Фаради, – пробормотал он, направляясь к дому. – Ты ведь теперь даже не знаешь, что делать дальше. И даже если бы знал, то все равно ничего не сумел бы изменить. Ты, Джек Фаради, редкостный глупец, вот ты кто!

Джек очень беспокоился из-за Лилит, вернее, из-за того, что он не имел возможности встречаться с ней. Но еще больше его беспокоила смерть старого герцога и сложившаяся в результате ситуация. Многое в этой истории могло бы вызвать подозрения… Например, долги Дольфа, оплаченные Уэнфордом, удивительная неприязнь между членами клана Ремдейлов и весьма своевременная смерть старого герцога, помешавшая ему жениться на Лилит и обзавестись наследником. Неужели все это – простые совпадения? Более того, сейчас Дольф явно намекал, что произошло убийство. Это был опасный путь, но вполне логичный для человека, пытающегося всеми силами показать, что он невиновен.

«Но что же предпринять?» – думал Джек. Очевидно, ему следовало очень обстоятельно продумать свои дальнейшие действия. Конечно же, он должен был пресечь измышления Дольфа, но как сделать это таким образом, чтобы не повредить Лилит?

Джек остановился на ступенях перед парадной дверью.

Ему вдруг вспомнился поцелуй Лилит. У нее были совершенно необыкновенные губы, и он едва удержался – чуть не начал срывать с нее одежду прямо там, в своей комнате.

– Похоже, ты слишком пьян, чтобы самостоятельно подняться по ступеням, – раздался позади него язвительный голос.

– О… Ричард, – пробормотал Джек. – Очень любезно с твоей стороны. Ты ведь пришел специально для того, чтобы осведомиться о моем здоровье?

– Вот уж на что мне наплевать. – Лорд Хаттон поморщился. – Тебе позволено появляться у нас в дни рождения, на Рождество и на День святого Михаила. Но за последние несколько дней ты дважды приходил в мой дом. Почему?

– Я буду видеться с сестрой, когда захочу, – заявил Джек, невольно сцепляя кулаки. Возможно, у Ричарда имелись веские причины не любить его, но Джек навешал сестру лишь потому, что та была знакома с Лилит, а ему хотелось узнать об этой девушке как можно больше.

– Я не хочу, чтобы ты общался с Беатрис, – продолжал лорд Хаттон. – Достаточно того, что ей придется жить, имея такого дядю. Нельзя допустить, чтобы она переняла твои дурные привычки.

– Ей всего лишь четыре года, Ричард. И едва ли я научу ее играть в карты или пить вино.

– Она обожает тебя.

Джек усмехнулся:

– Ревнуешь?

Ричард хотел ответить, но, очевидно, передумав, направился к своему гнедому жеребцу, которого оставил за воротами.

– Ближе ее у меня никого нет! – крикнул Джек своему бывшему другу.

Хаттон внезапно остановился и пристально посмотрел на маркиза:

– Ты уверен, Джек?

– Абсолютно уверен. – Маркиз поднялся по ступеням, и Фис тут же распахнул перед ним дверь. Когда Джек обернулся, лорд Хаттон уже исчез из виду.

Джек прошел в холл и наклонился, чтобы поднять листок, лежавший на полу. Записка, написанная изящным почерком Лилит, предупреждала его об ужасных слухах, в возникновении которых она чувствовала себя отчасти виновной. Джек улыбнулся и поднес к лицу записку. От нее пахло лавандой. Это был ее запах. Он опустил записку в карман и вернулся в комнату – к книге стихов. Что бы в дальнейшем ни случилось, эта удивительная девушка подарила ему еще один вальс.

Лилит провела день, пытаясь вести себя как послушная дочь. Она старалась не думать о маркизе Дансбери, однако у нее ничего не получалось: ей снова и снова вспоминались его объятия и поцелуи – они опьяняли, сводили с ума и возбуждали. Казалось, в нем, в этом человеке, соединилось все, достойное осуждения и даже презрения, и страшно было сознавать, что она жаждала видеть его, говорить с ним – жаждала его объятий, его ласк и поцелуев. Когда они с Джеком оставались одни, и никто не напоминал о том, что она должна следить за своим поведением, она чувствовала себя необычайно свободной – как будто могла говорить и делать все, что ей захочется. А мысли, приходившие ей на ум в эти минуты, – они отличались от того, что ей следовало бы думать.