Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

Мне так интересно было еще послушать, о чем они говорят. Я сделала вид, как будто иду в коридор, на цыпочках подошла к двери в комнату, встала за бархатными шторами и стала слушать.

— Клянусь, можешь мне не верить, тогда у Фатимы спроси, она тебе расскажет — так и было, — говорила тихим голосом Миясат. — Умар сразу понял, что она зашитая. Потому что сестра Фатимы Алима еще раньше им предлагала свою родственницу, они не захотели, другую нашли. Алима на свадьбе, когда ее увидела, сразу узнала. Она к Умару подошла и сказала: «Ах, вот, значит, кого ты предпочел… Ну-ну…» Клянусь, не побоялась она ему это в лицо сказать, ты же ее знаешь. Он тогда забеспокоился. Давай спрашивать, про нее все узнавать. Стопроцентно она была зашитая. Через месяц они развелись.

Аман, какая еще зашитая? Кто ее зашил? Зачем? Эти городские сплетни для меня совсем непонятные. Совсем я в селении от жизни отстала.

— Хадижа, ты долго будешь?! — закричала тетя и заскрипела диваном.

Я неслышно бросилась назад в кухню.

— Иду! — крикнула оттуда.

Я принесла в комнату чашки и поставила их на стол перед тетей и соседкой.

— Не буду больше, от чая только потеешь. — Миясат снова вытерла лоб. — Я к сестре иду, она мавлид сегодня дает. Жизнь бежит, в один миг проходит…

Она вздохнула и встала с дивана:

— Вагабу скажи, не забудь…

* * *

Поверить не могу, что все так быстро прошло. Экзамены позади! Я поступила — и теперь студентка! Учусь на первом курсе факультета, на котором изучают иностранные языки.

Мы с тетей пришли к университету, там уже столько людей собралось. Одни машины, машины повсюду, и пройти невозможно. Женщины, мужчины — все важные, девушки в очень красивых одеждах.

Мы зашли в большое здание. Я буду учиться в другом, а это корпус экономического факультета, он рядом с продуктовым рынком. Тетя осталась у двери, а мне показали, куда идти. Ноги меня не несли. Я так перепугалась. Думала, сейчас зайду туда, где экзамены, и умру на месте..

В большой комнате было много столов, за которыми сидело по одному человеку. Еще была доска на стене, как в школе, перед ней стоял длинный стол, за ним сидели преподаватели — двое мужчин и три женщины. На доске были написаны мелом предложения. Я хорошенько запомнила только одно, потому что мне пришлось смотреть на него полчаса. Когда я его прочла, то поняла, что учиться в университете будет трудно, практически даже невозможно, потому что я совсем не понимаю язык, на котором в университете говорят. Если бы там говорили такими словами, как у нас в селении, тогда все понятно было бы… Зачем эти дурацкие слова? Все равно в жизни люди такими не разговаривают. Значит, учатся для того, чтобы из простого сделать запутанное? А я люблю по-простому жить, потому что, когда начинаешь запутанное распутывать, из него опять выходит простое, и тогда я не понимаю, зачем вообще учиться.

На всю жизнь я запомнила то проклятое предложение — «Идейно-композиционная функция лирических отступлений в романе А. С. Пушкина „Евгений Онегин“». Аллах, это на каком языке? Даже в Коране нет таких непонятных предложений, хотя в Коране много запутанных смыслов, которые могут распутать только мудрецы и по-настоящему верующие люди.

Преподаватели за длинным столом строго смотрели на нас, как старики на годекане. Они, наверное, самые умные и уважаемые люди в городе.

Передо мной лежали листы бумаги. Все что-то писали. Одна я была неграмотная, даже не понимала, что это за тема у сочинения. Про что мне писать?

Пушкин — это русский поэт, который давно умер, он стихи писал. У него няня была — Арина Родионовна. Эти русские имена такие смешные. Хотя если с другой стороны посмотреть, то имя Арина мне очень нравится, я, может быть, сама бы хотела, чтобы меня звали Арина Родионовна. Это лучше звучит, чем Хадижа Хасанова. Потом Пушкин умер, его убил какой-то человек, который хотел опозорить его жену. Но Пушкин, как настоящий мужчина, не стал терпеть и позвал его драться. У русских это дуэлью называется, у нас — местью. А Евгений Онегин кто такой, я не знаю. Даже первый раз такое имя слышу. Может быть, он тоже поэт, но мы такого в школе не проходили. Мы проходили, например, Махмуда из Кахабросо. Это был такой поэт, который на всю жизнь влюбился в дочь богатого человека — Муминат. Ее родственники не отдали дочь за него, потому что он был бедный, и выдали ее за другого. Он стал писать песни про любовь, про дагестанских женщин, про то, какие они красивые и гордые. Все стали передавать его песни из уст в уста, и даже забыли старые песни, так им нравились те, которые пел Махмуд из Кахабросо. Но одному князю это не понравилось. «Почему любят какого-то бедного поэта, когда все должны любить одного меня?» — подумал он и прогнал Махмуда из Кахабросо и из Дагестана. Через много лет Махмуд вернулся в Кахабросо уважаемым человеком, революционером, его уже все-все знали. Слава о нем поднялась на самую высокую гору, прошла в самое узкое ущелье и потекла по самой длинной реке. Муминат тогда замужем давно была. Махмуд тоже женился на девушке, которая была в тысячу раз красивее и моложе Муминат. Но все равно он продолжал любить одну Муминат, поэтому быстро развелся с той девушкой. Потом, если короче говорить, у Муминат умер муж, и она согласилась бежать с Махмудом из Кахабросо, но ее родственники узнали об этом и пригрозили, что убьют Махмуда. Она его тоже любила, поэтому не стала убегать. Они так и не поженились и, наверное, ни разу не поцеловались даже. Жалко так. Еще немного времени прошло, и Махмуда из Кахабросо убили — на каком-то пиру выстрелили ему из пистолета в затылок, потому что были такие люди, которым не нравилось то, что он всегда говорил правду. Хотели, чтобы он замолчал. Говорят, когда пуля уже вошла в затылок Махмуду из Кахабросо, он еще успел сказать: «Не думал, что сегодня мне смерть суждена». А вообще, если так смотреть, то Махмуд из Кахабросо с Пушкиным очень похожи: этого убили из пистолета — и того убили из пистолета, потому что они правду говорили. А кому правда понравится? Когда правду говоришь, люди нервничать начинают — обманы же им глаза не колят так, как правда.

Ко мне подошел мужчина. Старый, волосы все белые, в серый костюм одетый.

— Ты Хасанова Хадижа? — тихо спросил он.

— Да, — ответила я.

— Ты почему не пишешь?

— Я не знаю, что писать. — Так мне стыдно было, что я даже посмотреть ему в лицо не могла.

— Пиши что хочешь, — сказал он. — Если увидят, что ты не пишешь, тебя выгонят.

— А что писать?

— Хоть стихи пиши. Главное, делай вид, что пишешь.

Аллах, что мне было делать? Я стала писать про Махмуда из Кахабросо, про то, как он любил Муминат. Не понимаю я, как можно всю жизнь одного человека любить. Вот я не вижу Махача, а я его люблю, но, если мне встретится кто-то другой, лучше Махача, я буду любить другого. Я написала все, что знала о Махмуде из Кахабросо. У меня на это ушел один лист. Было еще четыре. Потом я вспомнила, что тема была про Пушкина и Евгения Онегина. Я подумала, если я напишу стих Пушкина, который знаю наизусть, эти люди, преподаватели, поймут, что я Пушкина учила, только лирические отступления не учила. Я написала на втором листе стих: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя, одна в глуши лесов сосновых, давно, давно ты ждешь меня, ты под окном своей светлицы горюешь, будто на часах, и медлят поминутно спицы в твоих наморщенных руках». Если честно, в этом стихе тоже есть много непонятных слов. Светлица — непонятно мне, что такое, я просто запомнила это слово, не понимая. Горюешь, будто на часах — как это бывает? На часах она, что ли, сидит? У Махмуда из Кахабросо все понятней было, когда он писал.