Викинг. Последний Конунг - Тим Северин

– А как же Михаил? Где он теперь? – В голове у меня бушевал вихрь, я пытался осознать внезапные перемены в верхах империи.

– Здесь, рядом, и вот почему я так рад видеть тебя и твоих товарищей. Михаил и его дядя, нобелиссимус, хотят немедленно отбыть в Студийский монастырь.

Вот тут-то в голове у меня все окончательно запуталось.

– Но разве Студийский монастырь не является местом пребывания патриарха Алексея? И разве не он поднял восстание против басилевса?

– Торгильс, для варвара ты необычайно хорошо осведомлен. Однако Студийский монастырь – единственный, до которого бывший басилевс может добраться, не подвергшись нападению толпы, которая, как ты заметил, жаждет его крови. Из гавани Букефалон он может добраться до монастыря на лодке прежде, чем толпа узнает, что он уехал. Полагаю, ты управишься с маленькой лодочкой.

– Разумеется.

– На борту будет всего трое: Михаил, его дядя Константин и управитель. Остальная прислуга доберется до монастыря тайком и врозь, дабы встретить Михаила там. В последние недели я удостоился чести быть личным секретарем басилевса, так что я полагаю своим долгом вступиться за него перед новыми императрицами и способствовать спокойной передаче власти в империи. Я должен дождаться решения их величеств, и тогда немедленно явлюсь в монастырь с вестью. Пока же я знаю, что могу доверять тебе и твоим товарищам безопасно перевезти басилевса в Студийский монастырь.

Вот как получилось, что я, Торгильс, сын Лейва, и начальник моего отряда Хафдан стали перевозчиками бывшего басилевса Михаила, когда он спасался от константинопольской толпы. Странно было везти в лодке на веслах того, кто еще совсем недавно считался полубожеством, так что даже его ближайшая свита обязана была надевать белые перчатки, приближаясь к нему, – на тот случай, если они коснутся его священного тела. Теперь он и его дядя, одетые простыми монахами, сидели лицом к нам на расстоянии вытянутой руки на корме челнока, каковой мы присвоили ради этой короткой поездки. Их управитель сидел на носу, подсказывал нам курс, а мы пробирались среди множества рыбачьих лодок и грузовых кораблей, стоящих на якоре за пределами города. Казалось, все корабельщики сошли на берег, присоединились к бунтующим.

На протяжении всей нашей недолгой поездки Михаил сидел, понурив голову, молча глядел на днище лодки, и пурпурные сапожки, каковые он так и не снял, напитались водой. Его дядя, напротив, весьма живо интересовался тем, что нас окружало. Я, налегая на весла, исподтишка наблюдал за ним. Он имел несомненное сходство со своим братом орфанотропом. Обоих отличали одинаково глубоко сидящие глаза и проницательный взгляд, и оба производили впечатление людей, точно знающих, как добиться того, чего они хотят.

Какая замечательно одаренная семья, подумал я. Она произвела императора, нобелиссимуса и – в лице орфанотропа – великого государственного деятеля. Толпа совершила ошибку, отбросив их как ничтожества. Конечно, семейка была склонна к рискованным решениям, но ведь не больше, чем великан Маниакес, которого горожане обожают. А вот Михаил-племянник, теперь спеленатый жалостью к самому себе, привел их к падению. Он отринул родство по неопытности, не зная искусства власти, и в своей безудержной гордыне.

Управитель крикнул, что пора поворачивать к берегу. Оглянувшись, я увидел, что мы поравнялись с монастырем. Его массивные стены из красного и серого кирпича возвышались над берегом, а над стенами виднелось множество черепичных крыш и куполов, и на каждом – крест. У монастыря имелась собственная пристань, и мы с Хафданом удерживали лодку, ухватившись за причальные цепи, пока наши пассажиры сходили на берег. В силу привычки я даже не попытался прикоснуться к уже бывшему басилевсу, когда тот, оскользнувшись на покрытых водорослями ступенях, чуть не упал.

Кучка монахов и придворных поджидала нас и увела обоих мужей с собой.

– Привяжите лодку, – приказал управитель, – и ступайте за ними. Вы можете понадобиться.

Мы с Хафданом отправились следом за всеми в монастырь и дальше, к большому храму, и внутрь через боковую дверь, наполовину скрытую за углом стены.

Я с интересом огляделся. Главный зал для богослужений, вне сомнений, произвел на меня впечатление. Над головой возвышался огромный купол, выложенный мозаикой. Сверху, со свода, на меня смотрело огромное изображение Белого Христа, изможденного и сурового, с огромными темными глазами. Вид у него был строгий и печальный. В одной руке он держал свою священную книгу; другая рука была поднята в жесте, как я предположил, благословения или наставления. Свет сотен свечей в железных держателях, висящих на цепях, мерцал на его суровом лице. Купол покоился на больших колоннах, а на них висели деревянные доски, расписанные изображениями самых известных последователей Белого Христа. Окна были маленькие и расположены высоко, так что дневной свет озарял только верхнюю часть просторного помещения. Внизу же было светло от еще большего количеством свеч, воткнутых в огромные подсвечники – иные были высотой в рост человека, иные стояли в ряд почти по сто штук. Казалось, что озера лучащегося света окружены тьмой и сумраком. Сильно пахло ладаном. В дальнем конце церкви стоял алтарь, по обеим его сторонам горело еще больше свечей, и еще там были два резных позолоченных возвышения, на которых, как я решил, стоят священники Белого Христа во время богослужения. Теперь на них толклось несколько дюжин придворных, монахов и чиновников, подобно зевакам на рыночной площади, взобравшимся на повозки, дабы лучше видеть представление фокусников или глашатая. Все они смотрели на Михаила и его дядю Константина, пока те проходили по церкви к самому алтарю.

– Я требую прибежища в монастыре! – пронзительным голосом крикнул Михаил. Он подошел к алтарю и повернулся к монаху, стоящему немного впереди своих товарищей. Очевидно, то был главный священник.

– Я требую прибежища, – повторил Михаил, – я хочу смиренно предложить себя на службу нашему Господу.

Последовало долгое-долгое молчание, а потом от стен церкви отделились тени. Оказалось, там было полно людей. Они стояли и ждали молча – то ли из уважения, то ли то была засада, я не понял. Они стояли в три-четыре ряда, и все разом глухо и недобро возроптали. Вглядевшись, я обнаружил, что народу в храме собралась не одна сотня. Видимо, им сообщили – или они сами догадались – куда, покинув дворец, направились бывший басилевс и его дядя, и они опередили нас.

Услышав этот ропот, Михаил испуганно огляделся и подступил еще ближе к алтарю.

– Прибежища! – крикнул он снова, прочти пронзительно. – Я имею право на прибежище.

Снова послышалось сердитое бормотание, и Михаил в мольбе опустился на колени и схватился за ткань, покрывающую алтарь. Его дядя подошел к нему, но продолжал стоять.

– Уважайте храм! – крикнул Михаил.

Тогда некий человек вышел из толпы. Судя по виду, это был чиновник низшего ранга, возможно, городской служащий. Очевидно, это был представитель собравшихся.

– Ты должен предстать пред судом за свои преступления… – начал он, но Михаил прервал его неистово: