Жизнь, застигнутая врасплох - Михаил Март

Соединенных Штатов после того, как проиграл Гражданскую войну. Шизофрения. Мания преследования. После полета Гагарина пытался взорвать Байконур. Психопатический припадок. Перешел на нелегальное положение и женился на Любе. Взял псевдоним Ефима Погорелова и затаился. Но агенты Интерпола меня вычислили. Теперь скрываюсь у вас. Временно. Скоро за мной пришлют звездолет в виде столовой тарелки, и я вернусь на свою планету.

— Убедительно рассказываете. Мог бы поверить, если бы вы не путались в собственной лжи.

Доктор достал из стола газету и положил на стол.

— Я очень внимательно отношусь к вашим словам. Врач обязан это делать. Иначе мы не сможем отличать бред больного от правды. Доверяй, но проверяй. Прежде чем ставить диагноз, я обязан провести тщательное исследование пациента. За это мне платят деньги, а не за диагнозы, взятые с потолка.

— Что это?

— Литературная газета. Здесь опубликован некролог. Павел Михайлович Слепцов сгорел в собственном доме два месяца назад. Несчастный случай. Или мы не должны верить газетам, а придерживаться вашей точки зрения?

— Вот оно что! Труп в доме был. С пулей в спине. После того как от моей дачи остались одни головешки, идентифицировать обгоревший кусок мяса не представлялось возможным. Погиб бандит. Он напал на меня, я защищался.

— Впервые слышу о такой самозащите. Вы же стреляли ему в спину. Похоже, он убегал от вас. А если тем бандитом были вы? Я не настаиваю. Но могу предполагать. Почему же вы не обратились в милицию, если остались живы?

— Не мог. Мне грозит арест. Я хотел сам во всем разобраться. Мое появление здесь тоже не случайность.

— Любопытная история. Рассказывайте. Время у нас есть.

— Ничего не поймете. Слишком мало правдоподобных фактов. Мне проще написать. Я же литератор, хотите вы этого или нет.

— Отличное предложение. Я не критик, но руку писателя можно отличить от бреда сумасшедшего.

— Я не знаю, сколько на это уйдет времени.

— Не имеет значения. Вас могут выписать только под расписку родственников. Вряд ли мы ее получим в ближайшие полгода.

— Сколько?

— Не торопите события, Ефим Иваныч. Попасть сюда не очень просто. Выйти еще труднее. Для некоторых невозможно. Вам остаются только надежда и терпение.

— А если дать взятку? В Москве у меня есть деньги. Много денег.

— Не тот случай. Я бы взял деньги. Возможно. Но вопросы о выписке решает комиссия. Консилиум из девяти врачей. Состав часто меняется. Мы не знаем, кого пришлют из центра. Только трое больничных врачей входят в состав комиссии. Ваша идея не проходит.

— Ладно. Делаем так. Вы приносите мне в камеру пачку чистой бумаги и ручку. Смените режим. Я должен нормально питаться и выходить на свежий воздух. Часа на два в сутки. При таких условиях я смогу изложить свою историю на бумаге в хронологическом порядке. Сюжет того не стоит, но плохих книг я пока еще не писал.

— Договорились. Ваша рукопись может послужить отчетом для консилиума.

— Для начала всем следует прочесть хоть одну книгу Слепцова. Будет с чем сравнивать.

— Пожелание будет учтено как просьба пациента, но принуждать я никого не могу.

Слепцов с облегчением вздохнул.

2

Работа над книгой шла очень тяжело. Он забыл о времени и о себе. Выгуливали его, как собаку, во дворе, похожем на колодец. С трех сторон высоченные стены, позади мрачное тюремное здание. Что находилось там, за оградой, он не знал.

Тучи сменились ясным небом, потеплело, воздух стал чище и прозрачнее. Зима отступала, давая дорогу весне.

Везде и всюду его сопровождал санитар. Молчаливый бугай не спускал с него глаз, но он уже не пугал его и даже не раздражал. Павел к нему привык и изредка с ним даже разговаривал. Все лучше, чем со стенкой. Тот не отвечал, но понимал его.

Последние книги писались совместно с Лилей. Она умела очень точно дозировать голую правду и фантазию, придавала остроту повествованию. Любая пища требует приправ. Без перца, соли и пряностей все кажется пресным и безвкусным. Безусловно, ремеслом рассказчика Слепцов обладал в полной мере. Не хватало изюминки, страсти. Слишком много горечи, злости, обиды. В каких-то главах перехлестывали эмоции, порой это была почти ненависть. Автор обязан оставаться холодным наблюдателем. Но Слепцов писал о себе и о том, что с ним произошло. Тут не было места равнодушию. Все это Слепцов понимал, но ничего не мог с собой поделать. Писал страницу, рвал ее и начинал заново. На бумаге оставались не чернила, а желчь. Опять рвал и вновь писал снова и снова.

Один образ ему удавался лучше других. Та самая шатенка в дымчатых очках из красного автомобиля. Он ненавидел эту женщину, но читатель не должен об этом догадаться. В то же время другие герои, достойные уважения, помогавшие ему в трудную минуту, оставались безликими, картонными, неодушевленными. Конечно, для обывателя бомж всегда остается бомжем. Но для

него они предстали в другом свете, в роли спасителей. Почему же их образы так потускнели на страницах рукописи? Ответа Слепцов не находил.

Рукопись первой части заканчивалась встречей с «женой» Любой и детьми.

Медсестра передала материал доктору. Весь следующий день Слепцов ждал вызова. Он нервничал и метался по камере. Новая книга стала для него испытанием и пыткой одновременно. Даже сдавая свой первый роман в издательство, он не сходил с ума. Тогда Павел верил в себя и свой талант. Сейчас его превратили в подопытного кролика, и кучка каких-то периферийных светил будет решать, в какой стадии находится его психическое заболевание.

Вердикт прост. Окончательно свихнулся или его можно вернуть жене и детям. Лучшего гонорара он не заслужил. Только бы вырваться на свободу. Остальное не имеет значения.

На вторые сутки в камере появился санитар. Слепцов вскочил с койки. В окне стояла луна. В такое время его не вызывают к врачу.

— Ну что? Говори! Идти?

Санитар закрыл за собой дверь, подошел к пациенту и усадил его на место.

Впервые Павел услышал его хриплый низкий голос.

— Доктор тебя больше не примет. Я слышал его разговор по телефону. Они переправят тебя к Сухому ручью. Есть такая больничка. Из нее не выходят. Там работает профессор Дирюкенов Аликбек. Он проводит опыты над больными. К нему отвозят безнадежных.

Слепцов схватил санитара за ворот халата.

— Ты что, парень, говоришь? Я безнадежен? Я умнее всех вас, вместе взятых…

— Знаю. Долго тебя слушал. Полгода. Ты человек умный, солидный. Такой нужен одному ловкачу.

— На свободе?

— Если выполнишь его поручение, то получишь свободу и окажешься в Москве. Только путь туда будет трудным. Можешь голову потерять. Риск большой.