Солнце и луна - Патриция Райан

– Вовсе нет. Наши письма до сих пор несут в себе тайные послания. Тот, кто посылает, всегда изобретает что-то новое и сложное, а получатель должен раскрыть код.

– Тогда мне странно, что твой дядя писал открытым текстом о том, что расценивается как измена.

Сказав это, Хью спохватился, что Филиппа вспомнит старую обиду, но девушка заговорила без малейшей досады:

– Если бы ты познакомился с моим дядей, то понял бы, что такое, на самом деле быть оторванным от жизни! Он ведет жизнь затворника, и понятия не имеет о большом мире за стенами своей кельи. Шифровка для него – тренировка ума и не имеет никакой практической пользы. Ему бы в голову не пришло шифровать письма! Если я и была отчасти такой, то это в прошлом. Ты показал мне мир, Хью. Думаю, я навсегда покинула свой кокон. Я благодарна тебе за это!

Она переплела пальцы с пальцами Хью, и у него заныло в груди. Эта сладкая боль ничего общего не имела с вожделением. Это было чувство несравненно более глубокое, знак близости душ и сердец. Он потянулся к Филиппе и коснулся ее губ поцелуем, какого не знал раньше, – поцелуем благодарности за то, что он что-то для нее значит. Хью был так полон этим новым чувством, что ощутил могучую потребность открыться ей, как она открылась ему в день его приезда.

Но так и не сказал ни слова.

– Слушайте, слушайте! – провозгласила Клер со своего похожего на трон кресла на возвышении главного зала в Холторпе. – Сейчас я вынесу вердикт по вопросу, который был так подробно здесь обсужден!

Лицо ее казалось мраморной маской в желтоватом свете факелов, платье было цвета запекшейся крови, на левой руке, как обычно, сидел любимец – сокол Соломон в колпачке, отделанном жемчугом и бисером.

Хью, стоявший в сторонке, повернулся к истице и ответчику сегодняшнего «любовного суда». За время его пребывания в Холторпе эта пародия на судебное заседание начиналась уже четырежды, и каждый раз Рауль д'Аржентан, презиравший такого рода развлечения, предпочитал прогуливаться с Хью у реки. Сегодня ему было в этом отказано по той простой причине, что ответчиком на «любовном суде» был он сам.

Накануне леди Клер устроила «простонародные забавы», в числе которых были и танцы с венками. Распаленный вином и музыкой, Робер д'Оври забылся и поцеловал свою даму, леди Изабеллу, вместо щеки прямо в губы. Не долго думая Рауль дал ему по носу – можно сказать, произошло кровопролитие во имя любви.

Защитником Изабеллы на суде стала Маргерит де Роше. По ее словам, Рауль показал себя бесчувственным варваром, унизил жену и растоптал ее честь тем, что на глазах у всех вступил из-за нее в драку. Тристан де Вер, защитник Рауля, возразил, что как раз это и служит доказательством того, сколь высоко тот ценит честь своей жены и как глубоки его чувства. Он настаивал, что ревность идет рука об руку с любовью и потому заслуживает оправдания.

Хью видел, как бессовестно леди Изабелла флиртовала с Робсром д'Оври. Даже если ей хотелось таким образом помучить мужа, она зашла слишком далеко, позволив своему кавалеру не только поцеловать ее в губы, но и нагло ощупать. По мнению Хью, Рауль был еще слишком мягок. Сам он отвел бы наглеца в сторонку и сломал ему пару ребер хорошим ударом слева, а на закуску поменял бы форму его носа на всю оставшуюся жизнь. Ему стоило большого труда видеть и то, как Олдос держит Филиппу за руку или что-то ей нашептывает, не говоря уже о большем. Каждый вечер Хью хотелось, как бы нечаянно уронить Юинга на землю и пройтись по нему, чтобы дать выход досаде, а потом рассыпаться в извинениях. Дружба дружбой, а ревность оставалась при нем!

Маргерит, со своей стороны, заявила, что это чисто по-мужски – предъявлять права на женщину, что это было и остается грубым и примитивным инстинктом. С этим Хью был почти согласен, с той лишь оговоркой, что идти против природы казалось ему бессмысленным.

Сейчас «защитники» бок о бок стояли перед «судьей» в ожидании вердикта. Маргерит в этот вечер надела ослепительно-желтое платье с бесчисленными прорезями, сквозь которые виднелась прозрачная нижняя сорочка.

– Я лишь хочу кое-что добавить, ваша честь, – вкрадчиво произнесла она. – Мы собираем «любовные суды», чтобы научить мужчин в любви вести себя достойно, а не огрызаться друг на друга, как кобели в погоне за течной сукой. В конце концов, самой природой установлено, что выбирает сука, а не кобель!

При этом она обратила колючий взгляд на Рауля, напомнив зрителям о том, как он отверг ее, и вызвав смешки. Изабелла тоже засмеялась. Хью спросил себя, как бы она отреагировала, если бы Рауль, наоборот, уступил.

– Откуда у ответчика эта предрасположенность к насилию? – продолжала Маргерит, не сводя с Рауля безжалостного взгляда. – Откуда этот страх соперничества? Не идет ли он от мужской слабости?

Рауль, не ожидавший ничего подобного, залился краской. Хью выругался сквозь зубы.

– По-моему, если у мужчины все в порядке и если он удовлетворяет жену, он не боится ее потерять.

Раздались одобрительные возгласы, смех и улюлюканье. Красный как рак Рауль вскочил, опрокинув стул. Он был так пристыжен, что не находил слов для возражений. Хью хотел вмешаться, но опоздал: его бывший товарищ по оружию вырвался из объятий жены и зашагал к выходу из зала, стараясь не замечать ухмыляющихся лиц.

Хью бросился, было за ним со словами утешения, но отвлекся на Истажио, только что перешагнувшего порог двери в подвал. Как и всегда, тот был красный и потный. Орландо покинул их общую камеру добровольного заключения чуть раньше и сейчас был на кухне, где равнодушно поглощал остатки ужина. Хью знал это наверняка – они с Филиппой скрупулезно изучили привычки обоих итальянцев. Тот, кто уходил последним, неизменно отыскивал Клер, чтобы она заперла дверь подвала. Вот и теперь Истажио сделал шаг к помосту, где она восседала, но заметил Эдме, проходившую мимо с подносом сластей, и сразу обо всем забыл. Увидев его, служанка приняла равнодушный вид (по мнению Хью, немного слишком равнодушный) и ускорила шаг. Это не произвело на Истажио никакого впечатления, он убрал со лба влажные кудри и бросился в погоню.

– Ну, сердечко мое! Хоть на два словечка!

Хью перевел взгляд с напряженной спины уходящего Рауля на Клер, от смеха готовую сползти со своего трона, потом на воркующего Истажио и, наконец, на распахнутую дверь подвала.

Вот он, шанс!

Он бесшумно проскользнул вдоль стены к зияющему темному проему, проник внутрь и постарался, как можно тише прикрыть за собой дверь. Узкий пролет витой каменной лестницы был почти совершенно погружен во мрак, лишь один факел посредине теплился, угасая. Внизу оказалась другая дверь. Хью облился холодным потом. Впрочем, он тут же заметил, что там нет ни замочной скважины, ни даже петель для замка. Дверь открылась от толчка… одновременно с той, что наверху.

– Сэр Хью-у! – послышался голос Клер.

Он произнес весьма неприличное слово, распахнул дверь на всю ширь и, напрягая глаза, вгляделся внутрь. Это была последняя возможность понять, что же здесь происходит.