До победного дня - Vladarg Delsat

телегой по обычной тропинке, когда вдали показался город. Вглядевшись, Маша вскрикнула, узнавая здания, всхлипнула и Надя. А город придвинулся, будто скачком, и вот уже люди входили в Ленинград, что был таким же, как в том, последнем сне о Победе. Солнечный город, улыбающиеся люди, и с неверием смотревшая на них Маша.

— Ой, наш завод, — узнала проходную Маша. — Интересно, а цеха сохранились?

— Все сохранилось, девонька, — откуда-то сбоку подошел седой мужчина. — Мы все сохранили так, как было тогда. Здравствуйте, герои…

— Ой, ну какие мы герои! — смутилась Надя, прижавшись к Виктору.

— Самые настоящие, — улыбнулся старик. — Идите, дети…

— А можно… — тихо произнесла Машенька, утаскивая Гришу через проходную. — Ой, вот здесь нужно налево…

Они прошли по знакомым цехам, затем Надя подошла к своему рабочему месту, а вот Гриша встал рядом с Машей у ее станка. Руки словно сами потянулись проверить резцы, и девочка уже было потянулась за заготовкой, когда одумалась. Проведя рукой по станку, она грустно улыбнулась, оглядываясь. Седой мужчина просто смотрел на нее, едва заметно улыбаясь. Почему-то из них троих, он выделил именно Машу, но затем усмехнулся, взглянув на то, что делала Надежда.

— Наденька, Машенька и Гришенька, Зины дети, — наконец произнес он, на что Надя просто кивнула. Гриша же вдыхал такой знакомый запах родного завода, понимая теперь, как ему этого всего не хватало. Несмотря на войну, на Блокаду, мальчик отчаянно скучал по родному заводу.

— Вы меня знали? — спросила Маша, вглядываясь в лицо, и вдруг узнала своего мастера. — Надя! Надя! Это же дядя Саша!

Она просто обняла мужчину, что-то тихо говоря, а он гладил ее по голове. И было в этом жесте что-то отеческое. Шагнули к мужчине и Надежда с Гришей, желая обнять и расспросить его. А вот старшие Кохи смотрели, буквально не дыша, на эту встречу, понимая, что детям в той России, да и в той Швейцарии точно не найдется места.

— Погодите-ка… — произнес старый мастер. — Я с вами пойду.

— А как так вышло? — спросила его Надежда.

— Место это — целый мир, — объяснил дядя Саша. — Оно существовало очень давно6 еще со времен гонений на Перуна. Но вот после той войны, на Руси шевеления пошли странные, отчего народ сюда и потянулся. А тут можно жить сколько душе угодно, даже Смерть сюда только по вызову приходит. Ну вот и встал Ленинград таким, каким его запомнили те, кто пришел сюда.

— Значит, все, кто умер… — вслух подумал Гриша, на что мужчина покачал головой.

— Не все, Гриша, только чистые души, — вздохнул старый мастер. — А вас уже заждались.

Он повел молчаливых молодых людей, хотя ту же Леночку просто распирало от вопросов, к Смольному. И пока шли, дядя Саша рассказывал о том, как устроено Тридевятое. Узнать, что здесь есть царь, в качестве то ли игры, то ли формальной власти, то ли защиты от непонятно кого, было внове. Не только русские уходили, не в состоянии жить на земле, что было вполне понятно.

— Таких копий городов довольно, — сообщил директор. — Вы можете жить здесь, а можете и где-нибудь в лесу, подальше от людских глаз.

— Скажите, а наш дом… — прошептала Надя, и солнечно улыбнулась, увидев кивок.

Их привели к самому Смольному. Попросив старших Кохов подождать, младших ввели внутрь здания, в котором все было так, как помнила единожды побывавшая здесь Надежда. Когда папа еще был жив…

— Звали только Самойловых, — сообщил дядя Саша. — Но Надюша наша уже замужем, да и дочку взяла, значит, разлучать вас не след.

— Да как-то случайно получилось… — смутилась девушка под понимающим взглядом старого мастера.

— Идите, — он показал в сторону высоких дверей.

Переглянувшись, Самойловы в расширенном составе шагнули вперед, оказавшись в высоком кабинете. Как Надя помнила, это был кабинет Жданова, но вот самого хозяина в нем не оказалось. Навстречу вошедшим встал очень высокий — под два метра мужчина в белом одеянии с длинной, до пола, бородой. Но несмотря на этот вид, стариком он не выглядел.

— Здравствуйте, дети, — поздоровался он, улыбнувшись на вразнобой раздавшиеся приветствия. — Я рад приветствовать вас в Тридевятом. Здесь у вас есть вся свобода, которая вам нужна.

— Это как? — удивилась Надежда.

— Вы же из сороковых? — то, что это именно волхв, Виктор шепнул жене на ухо. — Тогда, считайте, что здесь у нас коммунизм.

— С царем?! — вытаращила глаза девушка.

— Вот такой странный коммунизм, — рассмеялся волхв, — с царем, боярами и всем6 что угодно. У каждого свои игры и свои желания. Но я сейчас не об этом.

Внезапно спокойно застучал метроном, мужчина сделался очень серьезным, вглядываясь в глаза Гриши, Маши и Нади, взявшей на руки Леночку. Проведя рукой над поверхностью стола, волхв показал молодым людям три коробочки. Взяв их в руки, мужчина подошел к Самойловым.

— Когда-то давно на нашу землю пришли звери, — заговорил он. — Они окружили наш город, стараясь его задушить. И все жители его встали на оборону… На крышах, у станков, в окопах, вы защищались наш город. И мы этого не забыли.

На свет появилась медаль. На оливкового цвета с зеленой полосой колодке висела латунная медаль. Взгляд выхватывал хорошо знакомое Адмиралтейство и шедших в бой людей. «За оборону Ленинграда», значилось на ней. Волхв молча прикрепил медаль к груди Самойловых.

— Мы никогда не забудем того, что вы сделали, — произнес волхв. — Ни голодных ваших глаз, ни усталости, ни отчаянной веры в победу. Примите нашу благодарность, дети блокадного Ленинграда.

Он низко — до земли поклонился сильно смущенным Самойловым, а вот в следующий момент дверь открылась, и в кабинет вошла немолодая женщина, сходу о чем-то спросив. Услышав ее голос, обернувшиеся на вошедшую Самойловы просто заплакали. Это была она! Та самая женщина, поддерживавшая и звавшая на бой, не дававшая отчаиваться и переворачивавшая душу холодными блокадными ночами и днями. Перед ними была Ольга Берггольц.

— А тебе — да ведь тебе ж поставят памятник на площади большой. Нержавеющей, бессмертной сталью облик твой запечатлят простой[4], — с выражением произнес Гриша, увидев, наконец, ту, что казалась почти святой в далеком году.

— Вот такой же: исхудавшей, смелой, в наскоро повязанном платке, вот такой, когда под артобстрелом ты идешь с кошелкою в руке[5], — всхлипнула Надежда, сразу же прижатая к Виктору.

— Погоди-ка… — проговорила Ольга и шагнула к Самойловым. — Родные мои!

Женщина обнимала их расспрашивая, а маленькая девочка Леночка смотрела на нее с таким выражением лица, что удержаться от слез было очень сложно. Почти невозможно удержаться оказалось. Но именно это встреча была воспринята, как чудо, заставив поверить в то,