Осколки ледяной души - Галина Владимировна Романова

— Сте-епа! Ты опять голый!!! — простонала она, замахнулась на него и зажмурилась. — Какой же ты все-таки… Какой же ты все-таки бесстыжий!

— Ладно тебе, Тань. — Он поспешно поднырнул под ее одеяло и со стоном привалился к ее боку. — Я бесстыжий, да, да. Ты представить себе не может, какой я бесстыжий! Испорченный и еще черт знает какой. Сама выбрала, теперь уж чего.

— Ты хороший, — возразила она тихо и осторожно повернулась лицом к нему. — Я не зря тебя выбрала. А знаешь, почему я выбрала именно тебя?

Ох, как не хотелось ему сейчас отвлекаться на такие вот разговоры.

Что, почему, мотивы, причины…

Долго, отвлекающе, не нужно.

Он хотел, чтобы все это случилось уже, чтобы было, быстро, жарко и со стонами, которые едва не разорвали его легкие в клочья, когда он их душил там на самом дне. Он будет осторожен. Он же понимает, не мальчик. Он постарается. Но только нужно, чтобы это было прямо сейчас, ни минутой позже…

— Тебя так возбуждают женщины в бинтах? — снова попыталась она посмеяться.

— Меня возбуждает моя женщина, — застонал Степан, погружаясь в нее и почти переставая понимать, что шепчут его шершавые губы. — Женщина, которую я выстрадал и заслужил, черт побери!!!

Утро у Шурочки началось с сюрпризов. Правильнее сказать, с них началась ее ночь. Она едва не рассмеялась вслух, вваливаясь к себе домой. Сюрпризы были обещаны Кириллу, а обладательницей стала она.

Первым неожиданным открытием стало то, что все окна ее квартиры незнакомо светились. Обычно ее дом встречал хозяйку чернеющими глазницами окон, а теперь…

И Генка встретил ее у порога трезвый, торжественный и строгий.

Шурочка обошла его стороной. Швырнула на крючок вешалки свою курточку и, не снимая сапог, побрела на кухню.

Там ее ждало очередное потрясение.

Стол был накрыт к ужину. Пара оплывших от ожидания свечей потухла, свесившись-с чашечек подсвечников застывшими восковыми слезами. В центре стола в ее любимой голубой вазе чешского стекла красовалась белая роза. Шурочка любила только белые и никакие больше. Бутылка шампанского в ведерке с подтаявшим льдом. Что-то накрытое полотенцем на газовой плите.

— Это что? — Она намеренно качнулась на высоких каблуках, оборачиваясь на Генку, и ткнула его пальцем в грудь. — Прощальный ужин, что ли? Если так, то роз должно было быть две, Генуся!

— Сашок, присядь. — Муж свел брови у переносицы и посмотрел на нее так, как мог смотреть на нее только он один: виновато и осуждающе одновременно.

Мерзавец! Всю жизнь ей испортил!..

Но хорош же был, слов нет, хорош.

Шурочка оценивающе смерила его с головы до ног. И костюмчик парадный из шкафа достал. И галстук нацепить не поленился. Ботинки опять же из коробки выудил. Наверняка все взрыл на полках, как свинья носом.

Мерзавец!..

Шитина присела к столу, переплела длинные ноги и тут же потянулась к бутылке с шампанским. Но дотянуться не успела. Генка вдруг снова ее удивил, начав снимать с нее сапоги. И снова делал это так, как мог только он один: нежно и возбуждающе, слегка поглаживая ее икры и массируя ступни.

Ведь так всегда было раньше. Всегда! И ужин такой вот не был для них исключением из правил. И ласки, подобные теперешним, не воспринимались ею как нечто из ряда вон выходящее. И не смотрела она на него как вот теперь, вытаращив глаза от изумления.

Он вернулся из прихожей, куда оттащил ее сапоги. Открыл шампанское. Молча разлил его по высоким, праздничным опять же, фужерам. И, легонько тюкнув краем своего о край ее, произнес загадочно:

— За нас!

— Ага! За нас, в смысле, с нами и за хрен с ними? — Ответа она ждать не стала, быстро выпив то, что он ей налил. Стукнула хрустальным кругляшком ножки фужера о стол и потребовала:

— Еще!

И он налил! Никогда раньше не позволял ей напиваться, а тут налил. А потом еще и еще. И на руках ее в спальню унес, потому что идти сама она уже не могла. Раздевал потом и приговаривал что-то, она так и не вспомнила утром, что же он ей говорил такое вечером.

Зато отлично запомнила, что он сказал ей утром. На весь день запомнила. И сколько колесила по городу, играя в мисс Марпл, столько и вспоминала с удовлетворенной усмешкой.

— Сашок… — Утром Генкина ладонь легонько шлепнула ее по голым ягодицам. — Не спишь?

Конечно, она не спала. Она еще пару часов назад проснулась. Успела съесть гору таблеток от похмелья. Выпить пол-литра кефира, два стакана сока, а потом отнести все содержимое желудка в унитаз. И лежала теперь и проклинала свою поганую жизнь, своих работодателей, а попутно еще и гнусного мужа, который накачал ее вчера шампанским. И тут он вдруг с вопросами.

— Не спишь? — Его ладонь начала поглаживать то место, куда посмела прежде шлепнуть.

— Ум-м-м. Че надо-то, Гена?! Отвалил бы ты лучше, голова болит! — Она дрыгнула попкой, пытаясь стряхнуть с себя его руку. — Мне нужно поспать еще часок. Мне потом на работу. Черт, как же погано!..

Гена руку убрал и вышел куда-то. Скорее всего на кухню, потому что Шурочка отчетливо слышала шум льющейся воды, грохот захлопываемого им холодильника. Он же не мог, как все нормальные люди, его закрывать. Ему непременно нужно было захлопнуть так, что у холодильника заходились звоном все внутренности.

Вернулся супруг с высоким запотевшим бокалом, в котором что-то масляно переливалось и кисельно булькало.

— На, выпей, будешь как новая. — Он перевернул ее с живота, поддел руку под спину и поднял на уровень своего плеча. — Пей, малыш.

— Что это? — Шурочка округлила черные глазищи и отпрянула. — Смерти моей хочешь?!

— Пей, дура! — Он улыбнулся ей недобро. — Я знаю, что предлагать. Через полчаса о похмелье даже и не вспомнишь.

Шурочка поспешно выпила. Может, и не стала бы, но тошнота начала снова подкрадываться к горлу тягучими мерзкими шажками.

— А теперь не шевелись минут пятнадцать-двадцать, и все будет путем.

Генка снова ушел на кухню. Вернулся быстро, наверное, стакан относил. Присел на краешек кровати и несколько минут рассматривал ее длинное гибкое тело.

— Ты помнишь, что я говорил тебе вчера? — вдруг спросил он.

— Нет, а должна? — Шурочка открыла один глаз. — Кстати, а мы с тобой это?.. Нет?..

— Неужели и правда не помнишь? — Он ухмыльнулся одними губами, глаза были суровыми и даже жесткими.

— Нет.

Она не врала, она действительно не помнила: приснился ли ей их бешеный, дразнящий секс или же случился на самом деле. Бывало же такое, что и снился, когда Геночка подолгу отлынивал от исполнения супружеских обязанностей, предпочитая ей бутылку и кого-то еще.