Непрощенные - Андрей Муравьев

Резонное предложение. Стены норовили хоровод завести и пуститься в пляс.

– Болит? Рана?

– Угу… Ноет.

– Это хорошо. Заживает…

– Откуда знаешь?

– Фельдшер сказал. Пока раны не затянутся, вам лучше лежать.

Она говорила просто, без потаенного смысла, и мне стало неловко. С чего меня прет с ней цапаться?

Надо сменить тему.

– Страшно было? Когда немцы нагрянули?

– Да нет… Не очень. – Она пожала плечами. – Боялась: вы под полом застонете. Они увидели, что волнуюсь, но по-своему поняли: две женщины, а тут солдаты… Спросили, есть ли в доме мужчины? Ответила, что нет. Они удивились, что немецкий знаю. Объяснила: учительница я, в школе преподавала. Они снова: русских солдат видели? Отвечаю: не было их здесь – хутор вдалеке от дорог. Они покрутились, осмотрели все и уехали. Забрали лукошко с яйцами, парочку курей поймали. Хозяйка хотела помешать, но я остановила. Немец это заметил и ухмыльнулся…

Ухмыльнулся и я:

– Рвать их будет от этих курей! Подавятся. В глотку вобьем.

– Поостереглись бы вы, товарищ лейтенант! – вздохнула она. – И без того переживаний хватило.

– Больше не повторится, – заверил я. – Научили.

Она не ответила. Молча жевала хлеб, запивая из кринки. Закончив, стряхнула крошки с подола и поднялась. Я – следом.

– Люба!

Она глянула удивленно.

– Прости меня. Я бываю груб. Что сделаешь – на дипломата не учился. Танкист… Если вдруг не так скажу, не обижайся. Не со зла. Ты хорошая! – Я погладил ее по руке. – И красивая!

– Вот еще! – Она фыркнула и закраснелась.

– Правда!

Она смутилась еще больше и опустила глаза. Возникла неловкая пауза. В своем времени я б ее обнял и расцеловал – из благодарности, но здесь могли неправильно понять. Мы стояли друг против друга, не зная, что делать, и в этот миг распахнулась калитка. Во двор вошел Илья, следом – цепочкой, четверо пацанов. В домашних штанах и рубахах, но с винтовками за плечами. Вошли и встали, вопросительно глядя на нас.

– Равняясь! Смирно! – Илья нашелся первым и рубанул ко мне строевым. – Товарищ лейтенант, обучение гражданских обращению с оружием закончено! Младший лейтенант госбезопасности Паляница!

Я кивнул и подошел ближе. Пацаны тянулись и ели глазами начальство. Детство не любит полутонов, все вокруг делит на черное и белое. И действий требует таких же – простых и прямых. Скомандуй я сейчас: «Вперед на врага!» – пойдут! Застрелят какого-нибудь захудалого фрица, да и то если повезет, и сложат свои глупые головы. Да еще карателей на село наведут. Такой хоккей нам не нужен!

– Видите? – Я коснулся пальцем петлицы на своей гимнастерке. – Что это означает?

Они растерянно молчали. Не того ждали.

– Означает это, что я представляю здесь Народный комиссариат государственной безопасности Советского Союза. Понятно?

По лицам их было видно, что ни хрена им не понятно.

– Посему от имени советской власти имею право давать указания, не подлежащие обсуждению. И вот вам мой приказ. С оружием в село не входить, самостоятельно расправ ни над кем не чинить! Ясно?

Лица вытянулись.

– Винтовки смазать, завернуть в мешок поплотнее, закопать и на время забыть. Это раз. Второе: обойти места боев и собрать брошенные там оружие и боеприпасы. Тайно! – поднял указательный палец. – Находки припрятать в лесу и ждать. Мы знаем, где вы живете и как вас зовут, потому тот, кто ослушается, будет наказан. Со временем здесь будет развернут партизанский отряд, вы вольетесь в его ряды. Вот тогда пригодится оружие. Ясно?

Лица их оттаяли.

– Для того чтоб нанести врагу максимальный урон, нужно действовать грамотно и умело. Мы пришлем опытных бойцов и командиров. Вот тогда и покажем гадам!

Пацаны уже улыбались.

– А сейчас – по домам! И не забудьте про винтовки!

Строй сломался и потек к калитке. Детский сад! Это с одной стороны. С другой, такие вот пацаны, если верить воспоминаниям фронтовиков, и тащили на себе тягость войны. Пусть собирают оружие и готовятся. Пройдет полгода-год, и партизанский отряд появится. Из Москвы кого-либо пришлют или местные сообразят – без разницы. С оружием пацанов любой примет.

Илья вопросительно смотрел на меня.

– Ну что? – спросил я. – Поговорим?..

* * *

Ильяс

Тяжело бабам на войне. Мужикам не сладко, а уж им – как зайцу курево. Так вроде в старом фильме или книге кто-то сказал. Правильно приметил… Все равно, с кем ведется война, какие у нее цели, под какими знаменами армии, кто в итоге победит. На поле боя остаются убитые мужчины, а это значит, что где-то зарыдают матери, жены и сестры. Отцы и сыновья постараются отомстить, а женщинам остается только плакать. Насмотрелся. Вспомнилась сестра Эльмира, после смерти мужа решившая стать шахидкой. Тогда ее пришлось запирать в подвале на две недели, чтобы дурь прошла.

Я вытер губы полотенцем и отодвинул тарелку. Аля не отрываясь смотрела на меня; от этого взгляда становилось неуютно. Мурашки – не мурашки, а легкое покалывание по хребту.

Она улыбнулась и пододвинула котелок:

– Проше. Ешь.

Странная еда. Суп из лука, грибов и кусков мяса с добавлением какого-то кефира и муки – поливка. Еще в ней много тмина. Сержант называет поливку бурдой, а мне нравится. Дом напоминает. Еще б вместо свинины баранину…

Когда мы вломились на хутор, хозяйка испугалась. Мужики в форме, здоровенные, небритые, с оружием… Запричитала по-польски, брат ее за топор схватился. Еле успокоили. Утряслось. Разговорились, перестали зыркать друг на друга. Я заметил на стене портрет усатого мужчины в польской военной форме на стене, спросил, кто? Оказалось, муж Али, убитый два года назад.

Дурное дело – баба на войне. Среди войны, вернее. Ни прислониться к кому, ни за спину спрятаться. Мужа хуторянки призвали в польское войско в тридцать девятом. Ветеран-улан, один из тех, кто должен был полонизировать «всходни крэсы», погиб при защите Люблина. Потом явились советские части, молодая вдова оказалась за пределами Польши. Хотя какой Польши? Исчезло государство, выбор встал между «Советами» и «германцем». Она осталась: брат посоветовал. Его тоже призвали, но Михал сумел уцелеть. Даже плена избежал – как немецкого, так и советского. Пробирался к сестре от самой Варшавы, ночами, – и дошел. Аля его спрятала, дала костюм мужа, осмотревшись, Михал явился в сельсовет, где сказал, что в польской армии не служил, дезертировал по дороге. Поверили. В селе Михал приженился, к сестре заглядывал время от времени. Хороший брат, но все ж не опора: ночью не обнимешь, в плечо не поплачешь…

Покойный муж Али был арендатором, это спасло вдову. Будь земля своя, пошла бы как кулачка по этапу… А так забрали лошадей да налогами обложили. Председатель колхоза попался не вредный, на красивую вдову поглядывал с симпатией и не досаждал. Хозяйство сохранилось – до новой войны.