Персидское дело - Сергей Булыга

И только когда уже почти что совсем не стало видно берега, оттуда вдруг послышался голос Анируддхи. Он что-то кричал. Слон услышал это и вскочил. Буса резко накренилась, зашаталась. Слон испугался, лёг. Буса ещё сильнее зашаталась. Слону стало страшно, он начал икать. Маркел сел рядом с ним и стал гладить его по лбу. Слон отмахнулся. Маркел убрал руку, сказал:

– Дайте ему чего-нибудь.

Дали мочало. Слон медленно жевал его, смотрел на берег и повздыхивал. А из глаз у него текли слёзы. Маркел отвернулся.

А солнце садилось всё ниже и ниже, ветер дул полуночный, свежий. Кирюхин спросил, как съездилось. Маркел начал рассказывать. Рассказывал долго, подробно, не рассказал только про подчищенную царёву грамоту, потому что мало ли, а вдруг это брехня? Да и необязательно всем знать про всё.

С этой мыслью Маркел и заснул. Его отнесли в его чердак и там оставили.

Утром Маркел, как только проснулся, сразу пошёл к слону, проведать. Слон лежал на своём месте, возле мачты, и мелко дрожал. Маркел спросил у гребцов, которые сидели рядом, как слон ночевал. Гребцы ответили, что ночевал он смирно, вот только громко храпел.

– А чего теперь дрожит? – спросил Маркел.

– Так непривычен к морю, вот и оробел, – сказали.

Маркел спросил, чем кормили. Гребцы ответили, что персиянской брюквой, и ему она в привычку – жрёт и жрёт.

– А как пьёт? – спросил Маркел.

На что ответили, что ничего пока не пьёт, не просит. Маркел осмотрелся. Вдалеке по левую руку был виден берег, но едва-едва. А тут вышел из своего чердака Кирюхин, посмотрел на солнце и сказал, что они прошли вёрст пятьдесят, не меньше, и скоро можно будет приставать. Маркел спросил, чей это берег. Кирюхин ответил, что гилянский. Маркел спросил, не будет ли от них чего. На что Кирюхин только отмахнулся и прошёл вперёд, на кичку, и там долго стоял, смотрел то на берег, то на солнце, а потом велел причаливать.

Причаливали они долго – может, с час, потом ещё искали место, где можно было высадить слона, чтобы потом опять всадить, нашли и помогли ему сойти. В воде, на мелкоте, слону очень понравилось, он начал скакать, набирать в хобот воды и обливать всех. Маркел его чуть унял, то есть взялся за Анируддхину верёвку и повёл слона на берег. Там было пусто и сухо, а дальше росли кусты, валялись камни. Слон подошёл к кустам и стал их обдирать, обгладывать. Маркел не мешал слону, просто держал верёвку. Так они всё дальше и дальше отходили от берега, Маркел уже начал подумывать, что пора возвращаться…

Как слон вдруг остановился и принюхался, потом поднял хобот и встал на дыбы…

А потом как заревёт! Да как запрыгает козлом! А после вдруг как кинется вперёд, к большим камням! И оттуда побежали люди! С копьями, с пищалями, кто с чем! Они бежали молча, а слон трубил неистово! Они убегали в лес, а он их быстро нагонял! Они вбежали в лес, а он остановился перед лесом и начал рыть ногами землю и реветь, хлопать ушами, взвизгивать, вертеть хвостом!..

А после развернулся и пошёл обратно. Шёл, весело похрюкивал и пританцовывал. Подошёл к Маркелу и остановился, опять начал обгладывать ветки, жевать их и щуриться от удовольствия. Маркел стоял смирно и старался понапрасну туда-сюда не толочься, но при этом то и дело поглядывал, не крадётся ли кто от леса. От леса не крались. Так продолжалось, может, с час, после чего слон развернулся и пошёл обратно к морю.

И вот уже только там, в воде, он опять стал смирный и послушный, дал завести себя на глубину по брюхо, а там встал на камень, потом перешёл на второй, потом заступил на кичку, когда все стояли на корме, а потом прошёл к мачте и лёг. Маркел громко сказал:

– Слава Богу! – и перекрестился. А за ним перекрестились все остальные.

И они поплыли дальше. В полдень, в самую жару, Маркел велел накрыть слона мокрым парусом. Слону это понравилось, он хрюкал.

Ночью они опять пристали к берегу, Маркел выводил слона пройтись немного, попастись. Потом они долго плыли, жарились, пристали к берегу, на берегу была рыбацкая деревня, они зашли в неё, но никого там не застали, хотя во многих избах, правильнее – в саклях, стояли ещё тёплые чувалы. Это здешние слона увидели, все говорили. Маркел выгулял слона, люди набрали питьевой воды, Кирюхин замерил тень от солнца и сказал, что уже завтра они будут на Куре-реке. А там, подумал Маркел, их ждёт Аллага, который поведёт их дальше, потому что всё уже заплачено, а это значит, дело пойдёт быстро и через две недели, ну, две с половиной, они вернутся в Терский городок, на Русь. Вот как Маркелу это тогда виделось.

А получилось вот что. На следующий день, двадцать девятого июля, с самого утра, небо было тёмное, в тучах, вдалеке, на окоёме, сверкали молнии и погромыхивал гром, и они, так велел Кирюхин, гребли изо всех сил. Берег быстро приближался, а вода за бортом была уже почти что совсем пресная. Это Кура, все говорили, радовались. Один только слон грыз брюкву и помалкивал. А Кирюхин ходил взад-вперёд и покрикивал, стрельцы гребли дружно, буса шла быстро, на берегу было пусто. Но всё равно, когда они подошли к берегу саженей на сто, Кирюхин велел табанить и изготовиться к стрельбе. И бросить два якоря. Бросили. Место оказалось совсем мелкое, на полсажени. Кирюхин вышел на кичку и стал размахивать платком. Аллага не отзывался.

Тогда Кирюхин спрыгнул в воду, пошёл к берегу. Маркел велел взжечь фитили. Взожгли. Кирюхин шёл по воде. На берегу никого видно не было, только камни да трава. Кирюхин вышел из воды, отряхнулся. Из-за ближайшего камня вышел Аллага, одетый, как обычно, по-татарски. Они сошлись и, как можно было догадаться, поздоровались. Потом Кирюхин что-то спросил, на что Аллага кратко ответил. Кирюхин опять спросил, Аллага опять ответил, но уже пространнее. Кирюхин мотнул головой. Аллага опять заговорил, и говорил очень сердито. Потом Кирюхин спрашивал, а Аллага так же сердито отвечал. Вдруг Кирюхин развернулся и пошёл обратно. Аллага стоял на месте. Но потом Аллага что-то крикнул вслед Кирюхину и сам пошёл было за ним…

Но тут из-за камней бабахнул выстрел, Аллага упал, и голова его была в кровище. Кирюхин обернулся, увидел убитого Аллагу – и сразу побежал к воде. Теперь, опять из-за камней, стали стрелять по Кирюхину. Тогда и Маркел тоже приказал стрелять, и наши стали отвечать, точнее – били по камням, на устрашение. А Кирюхин уже бежал по воде. А у нас уже выбирали якоря. Кирюхин поднял руку, за неё схватились, потянули на себя, Кирюхин перевалился через борт и упал внутрь бусы. Слон затрубил. Маркел велел выворачивать в море. Одни стрельцы сели к вёслам, а другие продолжали стрелять по камням. Потом и другие сели к вёслам. На берегу, было видно, лежал Аллага, никто к нему не подходил. Да и никто уже и не стрелял оттуда, и никого там нигде видно не было. Кирюхин приподнялся, сел, начал откашливаться от воды. Маркел спросил, что у них там приключилось.

– Да ничего такого, – ответил Кирюхин. – Я вышел к нему и сказал, чтобы шёл к нам на бусу. А он вдруг говорит, что больше нас не поведёт. Потому что ему так сказали, сказал он. И что он теперь пойдёт домой, ему так тоже было сказано. И что ничего хорошего ему там не будет. Ну так и не ходи туда, сказал я, иди к нам на бусу, мы тебя не выдадим. А он на это засмеялся и сказал, что, если он не вернётся домой, шамхал велит перебить всех его родичей, а их у него четыре брата, две жены, три сына и пять дочерей, и ещё есть старый отец, и брат отца, и ещё много других родичей. Тогда я развернулся и пошёл обратно. А он закричал мне вслед, что здесь мы уже ни за что не пройдём и что нам нужно идти к Илитирь-камню, или по-туркменски это называется Бек-Даш. И тут все начали стрелять, да так часто, что больше я ничего не расслышал.