Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

– Тетенька подарила к Рождеству.

– Больно рано! До Рождества-то еще седмица!

– Она к старшему сыну отъехать задумала. Сын ее – пронскийвоевода.

– Курбский? Так он твоя родня?!

– Ну да, мы с ним троюродные. И его матушка, и моя – Тучковыурожденные. А ты его знаешь, что ли, Андрея Михайловича?

– Не знаю, но видела. Красавец писаный! Галантен, какнастоящий шляхтич, знает обхождение с дамами, по-польски говорит. Даже ипо-латыни изъясняется!»

Анастасия сердито тряхнула головой. Серьги, минуту назадвызывавшие столько приятных чувств, показались вдруг нестерпимо тяжелыми. Онасовсем забыла: ведь это подарок матери Курбского – все равно, что его самого!Нахмурилась и уже подняла руку, чтобы снять серьги, которые вдруг сталинемилосердно оттягивать уши, да застыдилась Юлиании. Так и проходила в них довечера. А поутру вспомнила, какой красавицей гляделась в них, – и надела снова.

* * *

Споры о том, куда царю посылать войско, между темпродолжались.

В Малой избе твердо стояли за Крым. Иван Васильевич и верныеЗахарьины, а также Басманов, который в последнее время опять приблизился кцарю, возражали, что нечего и думать Москве справиться с Крымом, вассаломТурции, бывшей в ту пору сильнейшим и грознейшим государством. Вдобавок ковсему, на всем протяжении от Руси до Крыма лежала Дикая степь и являла собойнеодолимое препятствие на пути к завоеванию острова. Иван рвался на запад:Ливонский орден мешал торговле Руси с другими странами, а выйдя к Балтийскомуморю, можно было общаться с заезжими купцами без тягостного посредствияганзейских городов, на которые, в свою очередь, давила Ливония. И вообще, онбыл твердо убежден: «Что бы плохое ни случилось с нами, все из-за германцев!»

Когда в Москву пробрался английский посланник-купец Ченслер,прибывший в Северную Двину на корабле «Эдуард Благое Предзнаменование», а затемв Лондон отправился торговый агент царя Осип Непея, Иван Васильевич ощутил, чтоего мысль о связи с Западом начала постепенно осуществляться. Теперь было самоевремя показать Ливонскому ордену силу русскую! Но тут случилось нечто, бывшеедля суеверной и впечатлительной души царя очень весомым доводом в пользу егопротивников.

Возле недостроенного собора на Рву Василий Блаженный началвыкликать о русской крови, которая смешается с молоком тучных ливонских коров инапитает землю от Балтийского моря до самой до Москвы. Царь мгновенно забыл,какой неприязни был исполнен к юродивому, и заколебался.

Может быть, и правы его советники? Может быть, и впрямьобратить свои взоры на Крым? И храбрый князь Дмитрий Вишневецкий приехал изУкрайны, и Сечь Запорожская на крымского хана идти готова…

Анастасия пала духом.

Однако тут обстоятельства опять переменились. Кто-то увидалнеподалеку от собора на Рву известного попа Сильвестра; кто-то разгляделганзейских купцов, которые как раз посетили Москву и за каким-то чертомпотащились поглазеть на иссохшего старикашку-юродивого, который – это же надо,а?! – кричал именно то, что этим купцам было живота дороже: никак-де нельзятрогать ливонские земли, надобно тащиться в Дикую степь, ее поливать русскойкровью. Как будто ценность той крови различна! Ну а когда стало известно, что стеми же ганзейцами виделся князь Курбский, любитель всяческой иноземщины ичастый гость Болвановки – Немецкой слободы в Москве, – Иван Васильевичвзорвался, как тот пороховой заряд, коим некогда была подорвана Казань.

Это что же творится, а? Значит, и вещий юродивый служит нецарю, а Малой избе? Опять норовят советнички прибрать царя к рукам, будтонесмышленого ребенка! Опять давит его Сильвестр, подобно тому, как домовойдавит сонного человека!

Анастасия, сказать правду, еле удержала мужа от крупногоскандала с «избранными». При этом она сама себе дивилась. Ничего не хотела таксильно, как падения этих заносчивых выскочек, но в то же время страшиласьразгула Иванова гнева. Однажды испытала на себе, как это бывает, когда выходитрека его норова из берегов, – и с тех пор боялась направлять эту мощь дажепротив других. Даже против своих недругов! Снова мерещилась разверстая подногами пропасть – этакая бездна преисподняя с горящими на дне адскими кострами.Рухнет туда однажды государь-Иванушка – и не выберется, сгорит в своемсобственном кипучем пламени. То ли предвидя будущее, то ли безотчетно, смутнобоясь чего-то (а этот смутный бабий страх просто так не приходит, он всегдапредвещает большие беды), она усмирила и свое ретивое, и его неистовство. Порешиливместе: Курбский воевода лучший из лучших, от него польза в войске немалая. АСильвестр… ну что же, время его проходит! У Алексея же Адашева тоже мыслейглубоких нет, у жизни на скаку обучается. Пусть пока трудится в Малой избе, отнего там немалая польза, ну а начнет заноситься чрезмерно – его всегда можноотправить в Ливонию, на подмогу к брату его Даниле. Пускай-ка покажет своюратную доблесть, а то застоялся, аки конь в стойле!

Итак, воевать с Ливонией было решено окончательно.

В конце зимы 1558 года огромное войско под началомзамиренного казанца, преданного московскому царю Шиг-Алея, вторглось в Ливониюи страшно опустошило страну: в четырнадцать дней сожгло четыре тысячи дворов.Казанцы, черемисы и другие инородцы, бывшие теперь в русских полках, да и самтатарин Шиг-Алей, по всему видно, притомились в мирной жизни и немало-такиотводили душеньку!

После этого похода ливонцы решили купить мир и отправили вМоскву послов с 30 тысячами марок. Деньги были настолько хороши, что из Ливонииспешно примчался Курбский и вместе с другими боярами начал склонять царя кмиру. Иван же Васильевич тянул время, и одна Анастасия знала причину егонерешительности: царь желал не только выгоды, но и торжества своей страны!Какая бы там кровь, русская или татарская, ни бурлила в его жилах, немецкойрасчетливости не было в нем ни капли: никак не мог он заставить себя меритьславу и доблесть на ливонские марки! Анастасия с ним соглашалась, понимая, чтоспорить в данном случае – себе дороже: Иван Васильевич все уже решил сам. Опятьже – вмешался случай: жители Нарвы ни с того ни с сего нарушили перемирие иначали стрелять по Иван-городу. Военные действия возобновились: с 11 маярусские один за другим взяли Нарву, Этц, Нейшлосс, Нейгаус, ну а 18 мая палДерпт.

Царь не жалел наград доблестным воеводам, в Москве вселиковали в предвкушении богатой воинской добычи и грядущих торговых выгод, итолько в Малой избе царило недовольство.