Пленница Белого Змея - Лариса Петровичева

— Нет, — сказал он. — Не спится что-то.

— Мне тоже, — проговорила Брюн. — Мне…

Она не успела договорить: Эрик каким-то быстрым, неуловимым движением буквально сгреб ее в объятия и, втолкнув в середину комнаты, запечатал губы поцелуем.

Это было совсем не так, как той ночью на конспиративной квартире Альберта. Сейчас рядом с Брюн был мужчина, который твердо и уверенно брал свое себе, не оставляя никаких сомнений в том, что Брюн теперь принадлежит только ему, и он никому и никогда ее не отдаст. Это была сила и воля, и Брюн послушно покорилась ей, с удивлением понимая, что наслаждается каждой минутой. Маленькая и робкая в руках большого и властного человека, она не была ни жертвой, ни рабыней, ни пленницей Белого Змея — Брюн стала тем, кого нужно любить, беречь и защищать. Брюн прильнула к Эрику всем телом, словно хотела слиться с ним в одно существо, и с такой же жадностью откликнулась на поцелуй.

Сорочка скользнула вниз по плечам, и Брюн неожиданно вздрогнула, пытаясь подхватить ее каким-то стыдливым девичьим движением. В этот миг они с Эриком будто опомнились, очнулись ото сна. Волна безумия схлынула с них, и некоторое время они молча стояли, не размыкая объятий, а потом Эрик негромко сказал:

— Прости. Со мной иногда так бывает.

— Как? — выдохнула Брюн, каким-то чутьем понимая, что именно он имеет в виду.

— Безумно, — выдохнул Эрик в ее влажные волосы за ухом. — Кровь Белого Змея иногда делает меня сумасшедшим. Все должно быть по-другому.

Он выпустил Брюн и открыл окно. В комнате сразу стало свежее — ночной ветерок принялся играть с занавеской, из сада долетели звонкие голоса цикад, и Брюн подумала, что Эрик прав. Все должно быть по-другому.

Это ведь был не сон. Сейчас ей стало жутко. По спине пробежал озноб, а сердце забилось так, словно хотело вырваться. Но грудь наливалась томительной приятной тяжестью, а в низу живота медленно, но верно нарастало тепло.

Эрик приблизился и каким-то очень нежным и трогательным жестом дотронулся до волос Брюн. От него снова пахло одеколоном с османтусом, как и в первый вечер, но сейчас этот запах не пугал и не раздражал. Эрик осторожно вытянул длинную шпильку, которой наскоро были подхвачены влажные пряди. Пропустил между пальцами кудрявые локоны.

Брюн казалось, что она сейчас взлетит.

— Тебе страшно, — негромко сказал Эрик, легонько погладив Брюн по плечам.

— Чуть-чуть, — откликнулась Брюн. — Немножко…

На этот раз в поцелуе не было ничего от недавней испепеляющей страсти и властной алчности — только нежность, покорявшая быстрее, чем сила. И, вновь отзываясь на поцелуй, Брюн подумала, что сейчас все именно так, как она всегда хотела.

Дуновение ветра скользнуло прохладным языком по разгоряченной спине. Брюн вздрогнула и почувствовала, что чужие руки осторожно опускают ее на кровать. На миг ей показалось, что она задыхается. Эрик с той же осторожностью избавил ее от сорочки и склонился над Брюн, покрывая быстрыми, почти невесомыми поцелуями шею и грудь. Брюн обхватила его за плечи, то ли стремясь оттолкнуть, то ли наоборот, желая приблизить к себе. Поцелуи из легких, почти невесомых снова стали жадными и обжигающими, Брюн услышала чей-то негромкий стон и с удивлением поняла, что он сорвался именно с ее губ, что жар в ее теле нарастает, и ей хочется большего. Не просто долгих ласк, от которых она почти теряла сознание от наслаждения — большего.

Соединиться с человеком, которого она любит. Стать с ним одним целым.

Брюн поняла только сейчас, что чувство, наполнявшее ее все это время, было именно любовью. Не благодарностью и нежностью, а чем-то выше, больше и сильнее любой благодарности и нежности.

— Да, — хриплым от желания голосом промолвила она, когда Эрик отстранился и опустил ладони на ее колени.

— Да, — сказал он.

Потом стало больно — настолько, что Брюн вскрикнула и дернулась в сторону, пытаясь вырваться из рук Эрика. Он удержал ее, негромко повторяя что-то ласковое и успокаивающее, а потом боль взорвалась яркой вспышкой и растаяла. Взгляд Эрика был темным и тяжелым, и Брюн, глядя в его глаза, видела свое отражение — оно дрогнуло и исчезло, когда Эрик одним плавным движением вошел в нее до конца.

— Все хорошо? — спросил он, улыбнувшись самыми краешками губ.

— Лучше не бывает, — откликнулась Брюн и повела бедрами, подаваясь навстречу. Она откуда-то знала, что и как надо делать. Ее вело что-то древнее, потаенное, и эта власть была сильнее Белого Змея.

Это было похоже на движение морских волн — сначала неторопливо, ласкающе, трепетно, а затем быстрее и быстрее, почти на грани, почти до боли, чтоб, едва не добравшись до пика, замедлить темп, вернувшись к прежней тихой размеренной нежности движений, объятий и поцелуев. Брюн хотела, чтоб так было всегда. Ей казалось, что Эрик чувствует каждую клеточку ее распаленного тела, сгорающего от желания в его объятиях — и она всеми силами души стремилась отдать ему всю себя, до последней капельки. Движения Эрика были то томительно неспешными, то нервными и резкими, Брюн до крови искусала губы, чтоб не кричать от мучительного наслаждения — и все-таки кричала, впиваясь пальцами в плечи Эрика, выдыхая его имя.

Это было настолько хорошо, что не могло быть правдой. И, когда в низу живота взорвался огненный шарик, а по телу пробежала сладкая судорога наслаждения, почти выбивающая дух, Брюн поняла, что это правда. И так будет всегда.

Это не сон. Это лучше любого сна.

На живот выплеснулось что-то горячее, и Эрик со стоном уткнулся влажным лбом в плечо Брюн. Несколько минут они молча лежали рядом, не разрывая объятий и стремясь продлить момент тихой нежности. Миновала буря, страсть притихла и улеглась, и остались только двое, искренне любящие друг друга.

За окном разлилась щелкающая трель ночной птицы. Эрик улыбнулся, накинул на Брюн краешек одеяла.

— У них тоже любовь, — заметил он и улыбнулся: — Вот и все, госпожа Шульц. Теперь вы моя и никуда от меня не денетесь.

— Я и не собираюсь никуда деваться, — рассмеялась Брюн. — Но и вы, господин Эверхарт, должны…

Снаружи что-то хлопнуло — звук был подозрительно похож на выстрел. Отец частенько хаживал пострелять уток у речки, Брюн и сестры иногда ходили с ним, так что ошибиться было трудно. Эрик поднялся с кровати, выглянул в окно и спустя несколько мгновений растерянно произнес:

— Дьявольщина… Там Берт.

Брюн бросилась к нему. Неужели это кто-то стрелял в Альберта? И когда он успел вернуться?

Но, высунувшись из-за Эрика, Брюн увидела, что Альберт стоит на дороге, опустив руку с пистолетом, и весь его вид говорит о том, что он только что потерпел сокрушительное поражение. Самоходный экипаж, который выехал за ворота поместья, почти исчез во мраке. Мелькнули звездочки задних огней и растаяли в ночи.

— Берт! — окликнул Эрик. — Что случилось?