Полный НяпиZдинг - Макс Фрай

4. Построить свою прекрасную реальность человеку оказывается слабо. Это нормально вообще – обнаружить, что хрен ты ее сам себе построишь. И существующую не отменишь. Такая беда.

5. Суицид (быстрый или медленное саморазрушение, кому как больше по сердцу) – самая честная реакция на крушение идеалов. Но люди довольно редко бывают настолько честны, поэтому большинство выходит из этого кризиса живыми. И тут встает самый интересный вопрос: что дальше?

6. Вопрос интересный, но ответы на него довольно однообразны. Большинство переживших крушение идеализма выбирает сдаться и перейти на сторону врага. То есть стать естественной, органичной частью той самой реальности, об которую расхуячились их идеалы. Зоологический инстинкт самосохранения подсказывает, что так больше шансов выжить, дать потомство и выкормить его.

Это, кстати, правда. Действительно гораздо больше.

7. Штука в том, что каждый человек знает, что идеалы (любые, самые дурацкие, но идеалы) – это хорошо. А отказ от них – плохо. Но «знает» не означает «осознает». С осознанием этого факта (и вообще с осознанием) у уважаемого человечества на данном этапе развития довольно хреново обстоят дела. Поэтому недовольство своим поражением и переходом на сторону противника остается неосознаваемой внутренней болью, которая не мешает сладко питаться, активно размножаться и откусывать головы потенциальным конкурентам, но при этом постепенно разрушает психику и вообще не дает жить.

8. Потому что идеалы – это область духа. Следствие нашей активной коммуникации с ним. Наши идеалистические представления – это личные письма, написанные духом для каждого из нас. На непонятном, конечно, языке написанные, окончательно превращенные в бред сивой кобылы нашей неумелой интерпретацией, но изначально содержавшие смысл, важный для нас, как само бессмертие. Потому что он и есть бессмертие, этот смысл. И от неправильной интерпретации никуда не девается, просто отступает на задний план. Но остается с нами.

9. И крушение идеалов при столкновении с реальностью выглядит как капитуляция бессмертного духа перед инертной смертной материей. То, чего быть не должно и вообще не может. Но оно случилось! С нами, не с кем-нибудь. Мы стали свидетелями и даже деятельными участниками этого поражения. Так крушение идеалов превращается в трагедию богооставленности. И принимая реальность такой, каковой она нам кажется (потому что разобраться, какова она есть, ни одному человеку инструментария, в смысле восприятия не дали), соглашаясь играть на таких условиях, мы как бы одновременно подписываемся под актом капитуляции.

10. И остаемся в руинах рухнувшего смысла. Нам, строго говоря, пиздец.

11. В этом состоянии пиздеца человек способен питаться и размножаться, и даже по мере сил бороться за повышение качества этих приятных процессов, не вопрос. Поэтому ему довольно легко объяснять себе, что все в порядке.

12. Но какое там, в жопу, «в порядке», когда бессмертный дух капитулировал при нашем участии. Хотя мы, конечно, этого не осознаем. И довольно редко рассуждаем в таких категориях.

13. Но на бессознательном уровне всем ясно, что пиздец.

14. Самое разумное, что можно сделать, оказавшись в руинах – это начать отстраивать разрушенное заново. С учетом наработанного опыта, конечно. Но это должно быть настоящее здание смысла, а не имитация его. Настоящий первосортный идеализм, настоящие идеальные идеалы – как мы их себе представляем.

15. Плюс тут такой, что строить можно действительно по своему вкусу. То, что подходит нам. А чтобы определиться с чертежами, придется достать и заново расшифровать те письма, которые мы когда-то получали, ни хрена не поняли и все перепутали, но держали их в руках, и теперь держим снова, а это главное.

16. Трудность в том, что? отстроив заново свой идеализм, придется жить так, словно он – единственная правда. Потому что он и есть правда, когда подтвержден – делом, не разговорами. Поступками, образом жизни, а не болтовней. Иными словами, когда мы решили, что в нашем идеальном мире ветряные мельницы – это злые великаны, нам придется кидаться на них с копьем всякий раз, когда они покажутся на горизонте. Потому что честное действие – единственный раствор, на котором может держаться созданный нами мир.

17. Шансов выжить при таком раскладе у нас, будем честны, не очень много. Но они есть. Иначе некому было бы это все писать. А я пишу.

18. Такое безумное и непрактичное поведение имеет смысл ровно по одной причине. Богооставленность лечится только решением жить так, словно Бог никогда тебя не оставлял. И вообще никого. Верить не обязательно, обязательно знать. Ну или просто действовать так, словно мы знаем. Потому что мы действительно знаем, даже если не осознаем. «Не осознаем» – это временное состояние, пройдет.

19. Пока мы живем так, как будто Бог есть и с нами, он есть и с нами. Пока мы живем так, словно дух победил, он победил. Пока мы делаем ставку на бессмертие, мы бессмертны. Даже если в начальных условиях задачи это было не так.

20. Реальность создается созидательной волей. То есть целым хором созидательных воль. Очень трудно противостоять целому хору. Но тут ничего не поделаешь, надо противостоять. Потому что осознанный и осмысленный идеализм – единственный путь к торжеству духа и бессмертия здесь, на этой прекрасной земле.

21. Отступать некуда, позади Мировая Бездна. Поэтому хрен мы отступим. И именно поэтому все будет хорошо.

22. Уже так есть.

Допельгангер

В Ниде рабочие ремонтировали тротуар, и от этой их деятельности все вокруг было затянуто густым белым дымом. Как реагирует на густой белый дым человек с хоть каким-то подобием камеры, известно, человек с подобием камеры вообще прост и понятен, он живет примитивными инстинктами, на любой раздражитель реакция одна: щелк, щелк.

Вот и я так.

Мимо шли разумные люди без камер, белый дым был им до фени. Они только осторожно обходили его источник, в то время как неосторожный, движимый инстинктом человек с камерой в моем лице медленно к этому источнику приближался: щелк, щелк. Дым становился все гуще, остановиться невозможно, щелк.

Постепенно в густом белом дыму стал вырисовываться другой человеческий силуэт. Он тоже медленно приближался к источнику. То есть к рабочим с инструментами. И отлично выглядел в этом белом дыму, грех такое не сфотографировать. Щелк, щелк, все дела.

В конце концов мы с силуэтом практически столкнулись в этом белом дыму – не лбами, но к тому шло. Конечно, он тоже оказался человеком с камерой. И уставился на камеру в моих руках. А я – на его камеру, постепенно осознавая, что с его точки зрения, я – силуэт, который отлично смотрится в этом белом дыму и так удачно приближается, щелк, щелк. Он в это время осознавал ровно то же самое. В какой-то момент мы переглянулись, заржали и разошлись – два психа, два маньяка, два совершенно одинаковых (на протяжении одной минуты нашей жизни) существа, одержимых бессмысленной красотой белого дыма, который лично у меня ни хрена не получился, все фотки пришлось выкинуть кроме двух, первая вроде ничего, а вторая – просто на память о счастливой встрече с двойником, в смысле таким же прекрасным придурком, как я.