Хроники Известного космоса - Лэрри Нивен

Гарнер вздохнул и демонстративно положил руки на панель управления креслом:

– Если передумаете…

– Вовсе нет. Так что возвращаться нет необходимости.

– Я и не смогу. Я отправляюсь за ними.

– В космическом корабле? Вы?

– Мне придется, – сказал Гарнер, все же невольно глянув на свои скрещенные ноги – скрещенные утром, руками. – Придется, – повторил он. – Не имею представления, чего они хотят, но это должно быть что-то очень важное. Они готовы здорово рискнуть, чтобы заполучить его. Это может быть оружие или сигнальное устройство для связи с их планетой.

Кресло зажужжало.

– Полминуты, – сказал Диллер.

Гарнер выключил мотор и стал ждать. Диллер откинулся на спину и уставился в потолок. Его лицо менялось; оно больше не отражало его личность, а превратилось в калейдоскоп произвольно подергивающихся мускулов. Дыхание стало неровным.

Наконец он перевел взгляд на собеседников. Заговорил и осекся. Откашлялся и попробовал снова:

– Усилитель. У… этого гада есть усилитель, захороненный на восьмой планете.

– Замечательно! А что он усиливает?

Диллер стал задыхаться.

– Не важно, – произнес Гарнер. – Кажется, я знаю.

И кресло вынесло его из комнаты – пожалуй, слишком быстро.

– Они оба бежали как угорелые, – сказал Люк. – Рванули к Нептуну на одном «же»[24], причем ваш муж на полтора часа позже.

– А вы никого за ним не пошлете? – взмолилась Джуди. – Он не несет ответственности! Он не соображает, что делает!

– Разумеется. Мы посылаем меня. Он же забрал моего партнера.

Увидев реакцию миссис Гринберг, Люк добавил:

– Они оба на одном корабле. Мы не можем защитить Ллойда, не защитив и вашего мужа.

Они сидели в номере Джуди, потягивая «Том Коллинз»[25]. Полыхало августовское утро, было ровно одиннадцать часов.

– А вы знаете, как ему удалось сбежать? – спросила Джуди.

– Угу. Пришелец всех буквально нокаутировал, выплеснув в порту свое отчаяние. Всех, кроме Гринберга. Ваш муж попросту занял дежурный корабль и велел Ллойду поднять его. К несчастью, Ллойд умеет пилотировать военный корабль.

– А почему мистер Мэсни выполняет приказы Ларри?

– Потому что Ларри его загипнотизировал. Я все это отлично помню.

Джуди уставилась на свои колени. Уголки ее рта стали подергиваться. Она захихикала, потом засмеялась в голос. Не позволив смеху перейти в рыдания, стиснула зубы, замерла на миг – и осела в кресле.

– Я уже в порядке, – сказала она.

На ее лице не было улыбки, только изнеможение.

– Что все это означало? – спросил Гарнер.

– Не важно. А почему они отправились к Нептуну?

– Я не знаю. Мы даже не уверены, что они летят именно туда. Нет ли у вас какой-нибудь телепатической связи с мужем?

– Больше нет. С тех пор как он попал во временно́е поле доктора Янски, я ничего не чувствую.

– Ну, в любом случае сейчас вы бы ощутили кого-то другого. Помните ли, что испытали в восемь часов вечера позавчера?

– В восемь? Погодите. – Она закрыла глаза. – Разве я не спала?.. О! Что-то меня разбудило, и я не могла больше заснуть. Было ощущение, что произошло нечто ужасное. Чудища затаились в тени. Я ведь была права?

– Да. Особенно если вы ощущали сознание Ларри.

Гарнер немного подождал, дав ей свыкнуться с этой мыслью, и спросил:

– А с тех пор?

– Ничего, – ответила Джуди; ее маленькая рука ритмично постукивала по подлокотнику. – Ничего! Кроме того, что я хочу его найти. Найти его! Вот все, что я хочу, – с тех пор как он угнал корабль! Найдите его, прежде чем он…

Найти его! «Нет, не просто найти его, – сказал Гарнер себе в сотый раз. – Я должен найти его первым! Я должен найти его раньше, чем это сделает Кзанол, настоящий Кзанол». И в сотый раз засомневался, удастся ли.

Земли не было видно уже несколько часов. Кзанол-Гринберг и Мэсни молча сидели в рубке управления, молча и неподвижно. Рубка занимала три четверти всего жилого пространства корабля. Выпрямиться можно было только в воздушном шлюзе.

Развлечений у Кзанола-Гринберга было мало.

Правда, ему надо было приглядывать за Мэсни. И даже более того – следить, когда Мэсни почувствует неудобство, и понять это заранее. Если Мэсни выйдет из-под гипноза, его будет непросто снова взять под контроль. Вот поэтому Кзанол-Гринберг должен был посылать Мэсни в туалет; давать ему воды еще до того, как он почувствует жажду; заставлять его делать разминку, пока мышцы не затекли от сидения. Мэсни не был обычным рабом, который, когда в нем не нуждались, мог бы сам о себе позаботиться.

Не считая этого, самозваный птавв бездельничал.

Он часами просто сидел и размышлял. Не занимаясь планированием, поскольку планировать было нечего. Либо он доберется до восьмой планеты первым, либо нет. Шлем-усилитель наденет либо он, либо настоящий Кзанол, и тогда вообще никогда ничего не надо будет планировать. Ни одно сознание не способно противостоять усиливающему шлему. Если же повезет, шлем сделает его хозяином Кзанола. Применять усилитель к тринту было незаконно, но он мог не опасаться тринтских законов.

«Увеличит ли усилитель Силу рабского мозга?»

Эту мысль он снова отбросил.

Отдаленное будущее в лучшем случае туманно. Он последний тринт; он даже не сможет размножить Кзанола, чтобы их стало больше. Да, он будет владыкой Пояса астероидов и перенаселенной рабской планеты; да, он будет богаче, чем даже дед Ракарлив. Но у деда были сотни жен, тысяча детей!

Сотни жен Кзанола-Гринберга станут человеческими рабами, как и его тысяча детей. Каждый из них будет по статусу меньше даже птавва.

Найдет ли он «женщин» красивыми? Сможет ли спариться с ними? Вероятно. Ему придется попробовать; но его железы явно не железы Кзанола. В любом случае он будет выбирать своих женщин по стандартам красоты Ларри Гринберга – да, Гринберга, независимо от собственных чувств, ибо бо́льшая часть славы и богатства заключается в том, чтобы его демонстрировать, а ему не на кого производить впечатление, кроме как на рабов.

Мрачная перспектива.

Он бы и хотел полностью затеряться в воспоминаниях, но что-то его удерживало. Одним из препятствий было осознание того, что он никогда больше не посетит ни родной Тринтун, ни Кзатит, где родился, ни Ракарливун – мир, который он нашел и которому дал название. Он никогда не будет видеть окружающее глазом, полученным при рождении; он будет видеть себя только со стороны, если вообще увидит. Это тело стало его собственным, его могилой из плоти.

Было и другое препятствие, казалось бы вполне тривиальное. Несколько раз Кзанол-Гринберг закрывал глаза и старался представить счастливое прошлое; и всегда на ум приходили только беломясы.