Мечта скинхеда - Фридрих Незнанский

Наконец Магницкий вроде бы освободился, но оказалось, что на беседу с Денисом у него все равно нет времени: ему срочно нужно было куда-то ехать. Денис, раздосадованный бесполезной потерей времени, взялся договариваться о встрече на завтра, но Магницкий, вспомнив о чем-то, вдруг его перебил:

— Вы на машине?

— На машине.

— Я отдал свою до самого вечера, а мне срочно нужно ехать… Короче говоря, если у вас есть часа полтора, мы сможем поговорить по дороге.

Ехать Магницкому, как выяснилось, нужно было в «Березки» за гранками последней статьи, которую Герасимова написала для «Независимой газеты», но которая так и не была опубликована. И Денис, естественно, согласился — вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь. О том, как, не прибегая к взлому и прочим незаконным методам, попасть на место преступления, он ломал себе голову вторые сутки.

— Что могло бы помочь вашей клиентке, — заявил Магницкий, как только Денис тронулся с места, — так это заявление Хромова в прессе. Если бы он официально взял на себя и на свою организацию, разумеется, ответственность за убийство, следствию не удалось бы отмахнуться от этого просто так за здорово живешь. Им поневоле пришлось бы отказаться от легкой добычи и заняться настоящим делом.

— Думаете? — Денис был приятно удивлен. Ему показалось, что Магницкий, занятый своими проблемами, его не слышал и не слушал и сейчас придется снова повторять: кто он, что он и зачем пришел. А Магницкий-то все слышал и все понял. И что было особенно приятно: помощник Герасимовой ни на йоту не сомневался в невиновности Пуховой.

Магницкий был пожилой человек с седой бородкой, румяными щеками и постоянно прищуренными глазами. Когда он наклонился, вынимая из портфеля пачку сигарет, Денис заметил у него за ухом свежий багровый рубец. А Магницкий понял, что Денис это заметил, и привычно пояснил:

— Да, это дети, которые наше будущее, оставили мне на память. Арматурный прут. Страшное, доложу я вам, оружие в умелых руках. А еще они били нам стекла бейсбольными битами и забрасывали камнями все машины на нашей стоянке, включая мою и Екатерины Григорьевны.

— Вы полагаете, скинхеды могли ее убить?

— Могли, безусловно. Ее или кого-либо другого. Никаких внутренних сдерживающих факторов у этих мальчиков и девочек нет и в помине. Я не стану говорить вам банальности о засилье насилия, простите за вынужденный каламбур, на экранах телевизоров и кинотеатров. Нынешние дети не более кровожадны, чем пятьдесят лет назад и, уж точно, чем, скажем, триста или пятьсот. И христианское «не убий», согласитесь, было и остается весьма избирательным: если есть за что — почему бы и не убить, а о моральном кодексе строителя коммунизма давайте вообще помолчим. Хотим мы это признать или не хотим, законы морали обусловлены борьбой за существование. Да-да, той самой провозглашенной Дарвином борьбой за существование. Право всегда на стороне сильного. По одну сторону всегда общество со своими законами развития и самосохранения, по другую — человек, личность. Поступки, которые на пользу обществу, называются добродетельными, действия во вред обществу — порочны. К этому и сводятся понятия добра и зла. В борьбе с личностью у общества всегда было три средства воздействия: закон, общественное мнение и совесть. Если говорить конкретно о бритоголовых и тех, кто их направляет, то закон они успешно обходят, общественное мнение порой обманывают, а когда не удается — не особо отчаиваются, а совесть — самый действенный, по сути, рычаг воздействия… Совесть они провозгласили пережитком, пустым предрассудком и прекрасно без нее обходятся.

Денис кое в чем был с Магницким не согласен, но затевать философский диспут не стал. Ведь по большому счету его интересовали не столько душевные метания скинхедов, сколько наличие у кого-то из них реальной, то бишь материальной, возможности совершить убийство. Собственно, об этом он и спрашивал. Но Магницкий был, очевидно, не склонен к практическому восприятию проблемы, и вопрос пришлось переформулировать:

— Михаил Моисеевич, а когда начались угрозы со стороны Хромова и его соратников, Герасимова как-то на это реагировала? Я имею в виду, была ли усилена охрана, может быть, изменился распорядок встреч, отменены какие-то поездки?..

— Нет, — Магницкий отрицательно замотал головой. — Все мы, в том числе и Екатерина Григорьевна, прекрасно понимали, что угрозы — не пустые слова, но предпринято не было ровным счетом ничего. Она считала, что прятаться, менять адрес приемной, не появляться на митингах — это унизительно. Называйте это гордостью, пустой бравадой или самодурством — как хотите. В нашей работе ничего не изменилось.

— Ну а охрана? — удивился Денис. — Хотя бы пару телохранителей можно было найти?

— На частных охранников нужны средства. Которых у нас не было и нет. Екатерина Григорьевна сразу заявила, что она не пуп земли, и если охрана нужна ей, значит, она нужна и всем остальным: как минимум десяти ее помощникам и заместителям. А государственная охрана — ей ее незамедлительно предложили после первого же инцидента с битьем стекол — была неприемлема по другой не менее уважительной причине. Екатерина Григорьевна испытывала просто патологическую неприязнь ко всей нашей правоохранительной системе.

Как дети малые, честное слово, возмутился про себя Денис, «патологическая неприязнь»… А мы теперь последствия этой блажи вынуждены расхлебывать.

— В МВД ведь, хоть и предложили Екатерине Григорьевне предоставить охрану, на самом деле до сих пор скинхедов всерьез не воспринимают, — словно оправдывая блажь Герасимовой, продолжал Магницкий. — Да, создали спецотдел по борьбе с преступлениями несовершеннолетних, да, пытаются проводить какую-то разъяснительную работу в школах. Но все это, согласитесь, до боли напоминает борьбу с твистами-фокстротами в пятидесятых, а позже с битломанией. Бритые головы, свастика и мат воспринимаются как молодежная субкультура: пройдет, дескать, мода, скинхеды исчезнут сами собой. А если не исчезнут?

— Михаил Моисеевич, я тут на статью сегодня наткнулся в Интернете, — попытался снова вернуть беседу в практическое русло Денис, — там были довольно прозрачные намеки на то, что за убийством Герасимовой может стоять ФСБ…

Магницкий скептически усмехнулся: — Вот уж не думаю.

— Почему? Вы же сами говорили о патологической неприязни Герасимовой к правоохранительным органам. Они, правоохранительные органы, ее тоже, очевидно, не жаловали. Ну а кроме того, есть ведь и совершенно конкретный повод: документ, о котором заявил Чистяков. Ради его неразглашения…

— Да бросьте! У вас какое-то извращенное представление об органах. Никакое разоблачение, по-моему, не способно еще более скомпрометировать их в глазах общественности, нет у ФСБ авторитета, который страшно было бы потерять.

— У ФСБ, как организации, может, и нет, — не согласился Денис, — но конкретному генералу, который санкционировал внедрение детей в банды, может быть, очень даже дорого его кресло.

— И тем не менее. Во-первых, раз уж произошла утечка, гораздо эффективнее дело заболтать, спустить на тормозах, дискредитировать свидетеля, да мало ли способов выкрутиться с повышением. А во-вторых, так называемый документ на самом деле не есть бомба под ФСБ. Он приобрел вес только в свете убийства. Сама Екатерина Григорьевна ни в коем случае не бросилась бы с ним на думскую трибуну или в СМИ. Он требовал, во-первых, тщательной проверки, а во-вторых, подтверждения настоящими документами.