Дарители. Книга 5. Сердце бури - Екатерина Соболь

Генри не двинулся с места, и Сван опять скрылся. За стенами все пришло в движение. Несколько пар ног промчались по глубокому снегу, раздались взбудораженные голоса, потом запахло маслом и гарью. Хью рычал и драл сеть, но та придавила его к полу так, что он даже перевернуться не мог, барахтался на животе, как упал. В распахнутые окна полетела горящая пакля, щедро облитая маслом, и Генри опустился на пол рядом с Хью. Тот, кое-как изогнув голову, перевел на него взгляд, и по этому взгляду Генри понял: Хью увидел, чей это был план, увидел за секунду до того, как все произошло.

– Я тогда еще не знал, – выдохнул Генри, сам не понимая, что хочет сказать: не знал тебя, не знал себя, не знал, что нельзя так поступать даже с врагами?

Он вспомнил, что сказал утром в доме Тиса. Вспомнил каждое слово.

– Главное – победить, верно? Неважно как. Я не хочу использовать дар, но есть другой способ: заманить гада в ловушку. Освальд переплавлял волшебные предметы в напиток подчинения, Тис точно так же создал меч, убивший Сиварда. Что, если мы сделаем то же самое? Расплавим целую кучу предметов, да хоть половину казны, и укрепим в них сеть – я не знаю, как это делается, нужна будет помощь Джоанны или Освальда, – но уверен, это возможно. В сети будет столько волшебства, что хоть ненадолго она и такого, как Хью, обездвижит, – думаю, даже Барса можно было бы так удержать. Вопрос в том, как набросить ее на Хью. Он не подпустит к себе никого, кроме Свана, и ни к кому другому спиной не повернется. Надо придумать способ заманить Хью в закрытое пространство, а потом Сван придет, отвлечет его разговором, сделает вид, что пришел мириться, и набросит сеть. Шаг следующий: со Сваном придут люди, которые изобразят, что явились с подарками от короля. Пусть изо всех сил думают об этой лжи, чтобы скрыть свои намерения, и тогда он не почувствует опасности. Но только вместо подарков в коробках у них будет пакля, мох, кора, старые тряпки – все, что хорошо горит. И когда Сван сделает то, что надо, они подожгут помещение, где остался Хью. Надолго сеть его, думаю, не удержит, но он будет растерян, потратит силы на то, чтобы освободиться, и сгорит вместе с домом, сараем или куда там удастся его заманить. Он это заслужил.

– Не хотел бы я быть твоим врагом, – выдавил Джетт, когда это услышал.

– Одолеть врага, потеряв при этом человеческое достоинство, – это не победа, – сказал Перси. – Нет, Генри. Это жестокий план, а ты никогда не был жестоким.

И теперь Генри задыхался от дыма, думая о том, что прошлое всегда тебя догонит, даже когда кажется, что ты от него избавился. Он ведь отказался от этого плана, да и придумал это еще до рокировки, в нынешней версии реальности такого разговора вообще не было, так почему, почему все это происходит?

Хью оскалил зубы и рванулся к нему, но тут же упал обратно. Генри прижал ко рту рукав, стараясь дышать поверхностно и редко. Дом горел: снаружи продолжали кидать горящие вещи, облитые маслом, и, попадая в старинное барахло, которым Хью набил комнату, они вспыхивали только ярче. Генри попытался стащить с Хью сеть, но та была слишком тяжелая, звенела от волшебства, – похоже, они и правда переплавили кучу волшебных предметов, чтобы сделать ее. И вот теперь Генри понял, что Хью кричит не только от страха – сеть обжигала даже сквозь перчатку.

Он попытался выволочь Хью наружу вместе с ней – там разберутся, – но ничего не вышло. Хью выл и метался, языки пламени плясали по всей комнате, и это уже было жутко, но тут оказалось, что может быть и еще хуже. Другой огонь, тот, который мирно дремал у Генри в груди всю ночь, проснулся и почувствовал, что тело в опасности, что легкие стискиваются от дыма, а пламя уже почти добралось до одежды. И тогда огонь сделал то, что делал при любой опасности: попытался взять дело в свои руки.

Генри стиснул кулаки. Ему нужна была еще минутка на размышления, еще хотя бы одна минута, но внутри все уже заволакивало жаркой алой пеленой, и собственные мысли начали куда-то проваливаться, будто тонули в болоте. Огонь собирался немедленно покинуть помещение, его не заботили такие мелочи, как угрызения совести, и Генри изо всех сил сосредоточился, пытаясь вернуть мысли на место.

– Нет. Не сейчас, – промычал он, вцепившись зубами в губу, – собственная боль хоть немного отвлекала. – Нет. Не смей. Дай мне еще…

Хью низко, на одной ноте, застонал, упираясь лбом в тлеющий пол. Они оба были сейчас похожи на сумасшедших, но Генри все равно было, как это выглядит, – он пытался взять себя в руки, а огню было наплевать на его метания, и они были как два волка, которые тянут к себе один кусок мяса. В конце концов Генри почувствовал, как его собственные ноги выпрямляются, как он встает с пола и идет к двери. Перед глазами все плыло от жара, казалось, сам воздух колебался, изламывался. А потом Хью заговорил.

– Пожалуйста, – безнадежно прохрипел он, больше не пытаясь подняться. – Пожалуйста, Генри, я исправлюсь, я смогу ее удержать, она меня изнутри сейчас сожрет, но я смогу ее победить, я знаю, я смогу, я не хочу так умирать, мне страшно, мне так страшно, прошу тебя!

Через каждые несколько слов он заходился кашлем, так что фраза растянулась надолго. Генри заставил себя стоять на месте. Сил на это уходила прорва, но на душе у него было так паршиво, что это подняло его волю до каких-то недосягаемых прежде высот.

Странная штука – решения. На самом деле принимаешь их задолго до того, как отважишься сказать об этом даже самому себе. Генри с усилием развернулся и пошел назад. Каждый шаг давался тяжело, будто он шел сквозь воду. Да, он ошибся, но если это такая сказка, в которой злодеев сжигают заживо, то чтоб ей провалиться.

Генри рухнул на пол рядом с хрипящим Хью. Тот уже не говорил ни слова, только подергивался, свернувшись в клубок. Генри снял перчатку, коснулся сети голой рукой и чуть не вскрикнул от ожога. Сеть сгорела в момент, и Генри даже испытал нечто похожее на гордость: да, он мастер ужасных решений, зато в исполнение их приводит быстро и мощно.

– Не удержишься – я тебя сам убью, – пообещал он, сомневаясь, что Хью разобрал хоть слово: от жара горло словно плавилось, легкие тлели, как угли. – Не смей поддаваться, не смей, не…

Хью схватил его обеими руками за плечи и уперся головой ему в грудь. Генри хотел сказать, что пора отсюда выбираться, но в конце концов выразил свою мысль хрипом, кашлем и попыткой поднять Хью с пола. Ничего не вышло: тот внезапно начал трястись, уже не от кашля, а как-то нехорошо, будто у него приступ. Руки у Хью разжались, он поднял взгляд – и Генри сглотнул, хотя сглатывать было нечего, вся слюна давно пересохла.

Глаза Хью, наполненные облегчением, благодарностью и ужасом, начало заволакивать золотым. Все в комнате было совершенно бесцветным, но эти глаза сияли ярче и ярче, пока в них не стало видно ни радужки, ни зрачков, – только жидкое золото. Генри сел на тлеющий пол, но даже не почувствовал ожога. То, что все еще выглядело как Хью, но определенно им уже не являлось, скользнуло по Генри равнодушным взглядом и поднялось на ноги. Огонь в груди у Генри потрясенно зашипел и забился глубже, как зверь, который признает власть более сильного.