Людовик XI - Жак Эрс

Людовик не мог присматривать за всей бесчисленной армией чиновников. Но он хотел всех их знать, оценить, чего они стоят, и требовал от них беспрекословного повиновения, без отсрочек и опозданий: «я вами сильно недоволен... сделайте так, чтобы все было исполнено, и быстро, и чтобы я о том более не слышал», или: «ежели сие не исполнено, вы не прослужите мне более и часа», или: «я прекращаю платить вам жалованье», «опасайтесь не угодить мне, ибо тогда вы узнаете, чего вам это будет стоить».

Он вершил их карьеру и судьбу, использовал их по своему усмотрению и не допускал своеволия, а тем более пожизненного владения какой-либо должностью. Его люди действовали там и тогда, где и когда он их призывал, и не представляли собой единого корпуса со ступенчатой или территориальной организацией. «Верные и преданные други» годились для любого дела, им давали то одно поручение, то другое, и порой так неожиданно, что подобная смена рода деятельности нас бы сегодня шокировала: от сенешаля или бальи до прокурора или представителя короля на судебных процессах, от распорядителя финансов до посла. Обычно какой-нибудь королевский дворецкий, или советник, находящийся в фаворе, или сенешаль мог возглавить военный поход далеко от своего дома или «места работы».

Людовик XI опирался на этих верных и преданных людей, которым постоянно грозила опала, но которые составляли ядро его политического аппарата. Из них состояла наибольшая и самая стабильная часть Королевского совета — совещательного органа, который подготавливал множество решений. Король приглашал на него, кого хотел, но если некоторые (таких было подавляющее большинство) появлялись там лишь изредка, других призывали всегда, как только они оказывались рядом. Из 462 известных членов Совета за все время царствования 183 упоминаются лишь однажды, еще 119 заседали в Совете только в течение трех лет, призываясь восемь—десять раз, тогда как фавориты, ближние и доверенные люди, присутствовали на тридцати, пятидесяти, а кое-кто даже на шестидесяти восьми заседаниях.

Король Людовик хотел все знать и все решать сам. Это не вызывает никаких сомнений, но это обусловлено не только его характером, личностными особенностями. К тому вела вся форма правления, политическая структура королевства. Страна постепенно приспосабливалась ко все более ярко выраженной административной централизации. Королевский суд стал обычной практикой. С другой стороны, французы видели в решениях, принятых Королевским советом, Парламентом или самим королем, хорошее и действенное средство против решений бальи и сенешалей, прево и распорядителей финансов, подозреваемых в злоупотреблении властью или произволе. Простое изучение четырех больших томов Королевских ордонансов, изданных в царствование Людовика, показывает, что люди всех сословий — рыцари, мещане и знать, а в особенности сельские общины — не колеблясь, обращались к королю, который один только мог оградить их от преследований, неприятностей, придирок со стороны местных властей. Ничто не делалось и не имело под собой прочной основы, если король не давал на это формального разрешения, так тогда считали практически все, поэтому в ордонансах подробнейшим образом расписано, как следует исполнять то или иное ремесло, в какое время года и в течение скольких дней проводить ярмарку или базар, как взимать ту или иную подать.

Если кто-нибудь боялся, что прево или бальи воспользуются случаем учинить расправу или потребовать неподъемную компенсацию, он обращался к государю, который действительно вникал во все дела, не считая ни один предмет недостойным своего внимания, и умудрялся находиться в курсе всего. Привычное представление о королевстве, где полномочия плохо определены, а границы между бальяжами или сенешальствами зыбкие, нечеткие и спорные, следует пересмотреть. Уже более двух веков, по меньшей мере, со времен знаменитых «Расследований» Людовика Святого в 1247 году, политические и судебные округа были четко очерчены. Бальяжи состояли из кастелянских округов, определенных еще в далеком прошлом. Кастелянства мелкопоместных феодалов, конечно, зачастую состояли из разрозненных земель, удаленных друг от друга. Королевские тоже не представляли собой одного массива: в Иль-де-Франс кастелянству Понтуаз принадлежало имущество в десяти лье оттуда, в Пикардии, а кастелянство Пьерфон представляло собой архипелаг с большим центральным островом. Но эти хитросплетения и большое количество анклавов не означали неразберихи. В каждом округе было четко известно количество приходов, которое не менялось. Налоговые округа, основанные в XIV веке, изменялись мало или оставались неизменны, они обычно рассчитывались на основе епархий, тоже четко определенных по принадлежности каждого прихода. Так что хотя король и его советники не располагали ни административными картами на манер наших, ни кадастрами, они знали, что кому принадлежит и насколько простираются полномочия того или иного королевского чиновника или общины.

Знали они и о ресурсах, которые можно извлечь из каждого края. В марте 1483 года король дал нагоняй советникам и руководителям счетной палаты Анжу: он велел им сообщить «истинную ценность всего герцогства Анжуйского, ничего не упустив», однако получил весьма неполные сведения. «Вы упускаете сети и рыбную ловлю, — выговаривал король, — что есть основное».

С ранних лет принимавший участие в делах, но торопившийся избавиться от отеческой опеки, Людовик тоже хотел, чтобы ему «верно служили». Будучи дофином, он рано обзавелся собственным «домом» и двором, отличным от двора его матери Марии Анжуйской. Рядом с ним всегда были несколько тщательно отобранных советников: его гувернер Бернар д'Арманьяк, гиеньский рыцарь Амори д'Эстиссак — обер-камергер, главный дворецкий Габриэль де Берн, постельничий Симон Вержюс, Жан Мажорис, ставший из наставника его духовником, и врач Гильом Летье. Столь юный, но уже опытный в искусстве обольщать и переманивать верных людей, Людовик, управляя без короля Лангедоком в 1439 году, осыпал близких себе людей подарками и формировал свою клиентуру. 13 октября он подарил крупные суммы денег верным людям, которые его сопровождали: 50 ливров стольнику Жану Труссо и Гильому Летье, 20 экю своему духовнику, по сто каждому из двух камердинеров и двести господину д'Эстиссаку. Тремя годами позже из 30 тысяч флоринов, предоставленных ему штатами Дофине, крупные суммы были отданы «некоторым знатным особам из окружения дофина»: 500 флоринов адмиралу Коэтиви, столько же камергеру Жаку дю Тилли, двести Габриэлю де Берну, наместнику в Дофине, и еще два десятка подарков, от 25 до 250 флоринов, людям из ближнего круга, исполняющим мелкие должности.

В 1446 году, покинув двор, чтобы управлять Дофине, изгнанный и приговоренный к своего рода ссылке, он уехал не как изгнанник, в сопровождении нескольких слуг, а во главе многочисленного и блестящего эскорта. Это были заслуженные люди, долгое время исполнявшие ответственные должности: Жан де Лескен, бастард д'Арманьяк, Жан де Бюэй, Шарль де Мелен, Луи де Крюссоль и больше десятка знатных людей, имеющих владения в различных областях Франции и большой опыт как в государственных делах, так и в придворных играх и заседаниях Совета. Людовик тотчас назначил двенадцать секретарей, на преданность которых мог рассчитывать; в их числе были Жан Боштель, женившийся на сестре Жака Кёра, Жан Бурре, простой писец, которого он повстречал в Париже и быстро продвинул наверх, и Жан Жопитр.