Хрустальное яблоко - Олег Верещагин

И вдруг все кончилось – он вылетел в залитое жарким солнцем огромное круглое пространство, посреди которого в зенит вздымалась темная громада башни. Почти в один миг домчавшись до нее, мальчишка поднял свуп на дыбы, словно норовистую лошадь, моментально погасив скорость, и мягко опустился на служивший финишем приметный уступ, лишь потом оглядевшись.

Вайми нигде видно не было. Вначале Игорь с испугом подумал, что он уже где-то здесь и насмешливо смотрит на него сверху, но почти сразу же заметил золотистую мушку, вынырнувшую из темных металлических джунглей, на не такой уж большой дистанции мьюри отстал от него на целую минуту.

Подлетев к нему, Вайми ловко спрыгнул на пол и подошел к землянину. Вид у него был несколько обалдевший – казалось, он не может поверить, что видит его здесь. Игорь явственно ощущал его злость и досаду, но это ничуть его не трогало. Он знал, что победил честно, а если мьюри решит это оспорить – что ж, пусть попробует!

Вайми на минуту замер, оглядывая его – как-то по-новому и очень внимательно. Лицо у него было хмурое.

– Я сдохну или стану таким, как ты, – наконец сказал он. Это прозвучало как клятва – да, пожалуй, и было ей.

– Попробуй, – спокойно ответил Игорь. – Многие, кстати, подыхают – совсем не фигурально выражаясь. Это совсем не так просто – стать даже отчасти таким. Это не хвастовство, Вайми, поверь.

– Я не верю, я знаю. – Вайми вдруг улыбнулся. Потом протянул Игорю руку – как друг, – и тот пожал ее.

То, что на обратном пути Игорь решил завернуть в клуб, было чистой случайностью. После гонки он чувствовал настоятельное желание размять ноги, да и перекусить – поэтому, увидев сверху первую же световую рекламу, спикировал на нее коршуном. Свуп, конечно, пришлось оставить на платной стоянке – она имелась рядом с этим клубом. Одернув и проверив мундир на предмет аккуратности, мальчишка проследовал внутрь так, словно был входящим в свое имение принцем.

Внутри оказалось людно… э… мьюрно, усмехнулся Игорь. Как видно, заведение пользовалось популярностью. Но свободный столик нашелся – нашелся сразу, причем Игорь мог бы поклясться, что столик сделался свободным, когда он к нему направился. Подошедшая девушка-официантка приняла заказ, уверенно заявила, что у них ни за что не осмелятся подать клиенту ничего «ненастоящего» (Игорь сомневался, поняла ли она сказанное – он-то имел в виду еду из хороших продуктов), и исчезла.

Клуб был, как понимал Игорь, типичным для Йенно Мьюри – полутемный зал со столиками, громкая неприятная музыка, залитая кислотным мигающим светом сцена, на которой две девушки глупо и смешно изображали страсть вокруг какой-то металлической трубы. Наверное, довольно приличным – вдоль стен в нескольких местах стояли явно не клиенты, молодые крепкие парни в неброской одежде внимательно оглядывали, точнее ощупывали взглядами весь зал. Заказ – странную на вкус землянина комбинацию из жареного мяса, местных овощей и специй, к тому же тщательно завернутую в какие-то местные съедобные листья – принесли очень быстро, и Игорь уже почти все прикончил, как вдруг тягостные мотания этих несчастных вокруг шеста закончились, свет сменился на однотонно-ровный, музыка тоже изменилась и стала вполне приятной и негромкой, а на сцену вышла еще одна девушка.

Она была в национальном костюме мьюри – цельном куске густо затканной серебром темно-синей ткани, обернутом вокруг тела. На босых ногах и запястьях посверкивали золотые браслеты. Подойдя к самому краю сцены, она отстранила плавающий перед лицом микрофон. Игоря удивило, какой у нее безразличный взгляд – словно бы она находилась где-то не здесь… а что верней – ей просто было наплевать на зал.

Но еще больше мальчишка удивился, когда она запела. Во-первых, это была живая песня, не под запись, как тут «пели» чаще всего. А во-вторых… Игорь уже привык к тому, что у мьюри «песнями» называются совершенно бессмысленные или слащавые тексты, а «музыкой» – технические звуки разной частоты и высоты. Здесь же было совсем-совсем иное, и он бессознательно оперся локтем на столик, чтобы оказаться к девушке ближе…

У Игоря не было дара быстро слагать хорошие стихи, хотя он, как и любой дворянин, мог это делать вообще. И уж конечно, мог оценить песню на любом языке и понять слова… Девушка пела:

Птица всегда одна над вечерними облаками…

Как ей должно быть печально!

В безмолвии ветра ее цепким крыльям нет отдыха.

Что ты такое, моя душа-птица?

Что ты такое, моя кружащая в небе тоска?

Цветы под скалой на моросящем дожде…

Как им должно быть трудно!

Мой спутник на дороге в пустых полях,

И тебе, должно быть, одиноко?

Мы вместе идем по лугам под ветра свист,

Но не перемолвимся ни словом.

Что ты такое, моя душа-путник?

Что ты такое, мое одиночество?

«Но лишь во тьме есть Свет.

Лишь в молчании слышно Слово.

Смотри, как сверкают крылья

Ястреба в ясном небе…»

– вдруг откликнулось в Игоре на русском, и он испуганно дернулся – казалось, переведенные много веков назад на его родной язык слова древней кельтской баллады сами прозвучали в голове. Ритмика старой песни мьюри и ритмика кельтского стиха неожиданно совпадали. Мальчишка почти враждебно посмотрел на зал – черт, какие же уроды, как они могут жрать, пить и галдеть, когда им поют такое?! И, когда девушка закончила, громко, вызывающе зааплодировал. На него покосились изумленно, потом, видимо, узнали землянина… А на безразличном лице девушки впервые отразилось какое-то чувство – удивленная благодарность.

У Игоря вдруг возникло сильное, почти неконтролируемое желание – увезти эту девушку с собой. На Землю. Любой человек наклонится, увидев в груде мусора красивую вещь – просто чтобы поднять. То же самое было и здесь. Все существо мальчишки бешено взбунтовалось против посаженного на цепь сокола, против втоптанного в грязь прекрасного полотна…

Она не поедет, вдруг отчетливо понял Игорь. Это ничтожества и ублюдки легко бросают родину, стоит вокруг запахнуть жареным. Такие – нет. Такие остаются до конца. И гибнут нередко, но… но их песни продолжают петь даже в самые постылые и поганые времена. Наверное, это ее личная война – приходить сюда, петь старые песни и искать в зале хотя бы одни глаза, в которых оживет мысль… И не наплевать ей на зал, а больно и обидно за него…

Решение пришло мгновенно. Поймав за руку проскользнувшую было мимо девушку, торговавшую цветами, мальчишка бросил на поднос ей золотую монету и, выбрав большой пышный букет чем-то похожих на земные розы, вышел к сцене. Встал на колено и, подняв руки, протянул букет собиравшейся уходить девушке.

Зал умолк. Сразу, как будто рубанули сияющим клинком по шуму. Игорь ощущал сзади изумление, насмешку (невысказанную – не посмеют!) и… и зависть, тоскливую зависть. А и черт с ним со всем.

– Возьмите, – сказал мальчик. – Вы прекрасно пели.