Жизнь №8, или Охота на Президентов - Юрий Петухов

— Едем!

Мы добирались до аэропорта на каком-то заезженном такси с орущим неополитанские песни таксистом. Тот, верно, надеялся, что за его бельканто мы накинем ему деньжат… уж лучше бы он молчал! Мы не успели на вечерний рейс. Лайнер упорхнул у нас из-под носа. Пришлось ждать ночного.

— Несолидно, — пожаловался Кеша, — авторитетные люди на «ночные вазы» не садятся… может, переночуем где-нибудь до утра… Ну, ладно, как знаешь!

На рассвете мы подрулили к Алтуфьевскому. На точку. За километр до пустыря Кешин лимузин притерли два «мерса». В другой раз Кеша оставил бы от наглецов кучу металлолома и пионерское кострище. Но эти были явно свои. Кеша подтвердил: солнцевские братки. Двое тут же залетели внутрь. Радостные и возбуждённые.

— Всё путём, маэстро! — заверещали они. — Щя будет маленький фейерверк! Только не лезь вперёд! Джигиты сами управятся…

У меня похолодело внутри. Опоздали!

— Какие ещё джигиты? Ты чего несёшь?! — не понял Кеша.

— Всё нормалёк. Ты нам отстегнул три лимона. И чёрные два. Сами пришли. Говорят, сделаем в лучшем виде! Лимон тебе! Лимон нам. Экономия, усёк!

— У-у-у, суки, — застонал Кеша, прикрывая глаза рукой, — перекупили заказ! Перекупили!

— Какая, на хер, разница?! — удивились подсевшие.

— Щяс узнаешь!

Я поглядел на часы. Оставалось ещё двенадцать минут.

— Успеем! — сказал я Кеше. — Чего ты раскис?!

И тут рвануло.

Три башни в четырёх сотнях метров от нас обрушились сразу. Будто были слеплены не из железобетона, а из сухого навоза. Полыхнуло. И тут же повалил дым. Багряным заревом затянуло светлеющие небеса.

— Во козлы, — тихо удивились солнцевские, — им же сказано было: грузовик, на пустыре… а они в подъезды на-фигачили! Ну, шарахнуло!

— Чёрные кто, — спросил Кеша еле слышно, — чечены?

— Чечены, — подтвердили братки.

— Сколько их?

— С нами четверо говорили… ну, там ещё семеро или шестеро тёрлись… да на подхвате столько же.

— Всех! — приказал Кеша.

Это был именно приказ. Братки всё поняли сразу. Только переспросили, в какой срок.

— Три дня, — отрезал Кеша.

— Непросто будет, — сказал один, что постарше. — Мало.

— Три дня! — повторил Кеша. — Всех на хер!

— Ермолов нашёлся, — еле слышно съязвил я. Парни вылезли из лимузина. И тут же наморщили носы. Гарь пробивала насквозь. И кислый, рвотный запах

гексогена. Не успели. Я не знал, что делать. Всё уже было сделано. Без нас.

— Поехали!

Я ухватил Кешу за локоть. Он вырвался.

— Церез полчаса всё оцепят. Надо успеть… А там этот гад подъедет! Я его сам уложу… Твари! Охранка сучья! Ни хера не охраняют столицу! Борцы, твою мать, с международным терроризмом! Защитнички!

Мы успели проехать. Водителя с лимузином Кеша отпустил сразу. На двенадцатый этаж бежали бегом. Лифт не работал. Там, наверху, была одна из купленных специально для дела квартир. Ещё в двух других сидели Кешины люди. Четвертая рухнула вместе с соседней башней.

Дверь открылась сразу. Кто-то из «быков» стоял на стрёме. Он признал Кешу по стуку.

— Где?!

— На кухне!

— Болваны! А где воронка?!

Тяжёлый станковый пулемёт пришлось перетаскивать в комнату, с окошком аккурат над руинами. Кеша уселся за него. Сгорбился.

— Я сам…

Ни через час, ни через три никто не приехал. Не приехал ни на второй день, ни на третий… то ли в «центральной клинической лежал», то ли на лыжах катался в Альпах. Кеша позеленел и поседел.

К концу третьего дня солнцевские приволокли четыре мешка, высыпали Кеше под ноги семнадцать голов. Головы раскатились по паркету, глупо скалясь и стекленея вытаращенными глазами.

— Ну и чего, — не понял Кеша.

— Все тут, можешь пересчитать, — заволновались братки. — Как уговаривались, без булды. Больше нету…

— А на хера они мне здесь? — Кеша отвернулся. — В мусоропровод!

На четвёртый день мы снялись с позиций. Когда проходили через оцепление, я спросил у хмурого прокопченого и замерзшего паренька-мусорка, никогда не бывавшего в Вечном Городе:

— Сколько насчитали?

— Сто сорок семь, — ответил он. Потом подумал. — Реально, за двести будет.

— Президент приезжал?

— Какой, на хер, президент! У них там благотворительные балы и юморина с Жуванейцким, мы тут по телеку глядим между нарядами, ухохочешься, блин!

Я понял, что паренёк никогда не попадёт в итальянскую Расению под синим высоким небом. Он наверняка и не слыхал о ней.

Просто ухохочешься.

Вся Россияния ухахатывалась. За исключением тех, что были в рухнувших домах. И нас с Кешей.

Я ждал неделю. Ответных мер режима. Потом понял, ждать нечего. И плевать! Пусть подставляет щёку тот, у кого она лишняя. Я позвонил в Грозный. Знакомым ребятам. Пообещал ящик водки и подписать новую книгу. От водки они отказались. Надоело пить. Пригласили к себе в бригаду. Через три дня на четырёх «вертушках» мы выдвинулись в горы и сожгли два аула, где жили родственнички тех гадов, что подорвали дома в Москве. Я орал, матерился, требовал спалить ещё пару бандитских лежбищ, дотла, со всем отродьем… Ребята меня успокаивали. Говорили, хватит… Они были правы. Если и жечь кого из этого зверья, так тех, кто держал в своих волчьих лапах Грозный, Москву и всю Россиянию. Или нас самих…

Страна громил и шарлатанов. Самых отвратительных. И пророков, которых нет в отечестве родном. Зато есть чёрные человеки. Много, много чёрных человечков… А второе пришествие Христа мы проорали. Он уже приходил. После того, как комиссаров повывели да войну выиграли. Да восстановились. Это и было чудом Господним. Вот и явился Он, чтоб чудо своё закрепить и засвидетельствовать… начал что-то про царствие небесное, про Третий Рим, про коммунизм, про Хельсинское соглашение, где границы навсегда и навечно, про любовь. А народонаселение ему:

— Ты нам колбасу давай!

— И джинсы!

— И жвачку амэурыканскую!

— И не ходите дети в школу, пейте дети кока-колу! — тоже давай! Давай! И не хера зубы своим раем земным заговаривать! Не олухи царя небесного! Тоже поди «Голос Амэурыки» слушаем по ночам! Джинсы, гад, давай!

Не было у Христа джинсов и жвачки. Сам ходил в хитоне и жевал рыбу сушеную. Начал он чего-то плести про ближних, про «эллинов и иудеев». Тут его и те и другие камнями-то и забили. И ушли.

В очередь за колбасой.[42]