Шерше ля вамп - Юлия Набокова

Смысл разговора между Леной и Вероник ускользал от меня. Я поняла только, что Лена пришла передать Вероник какую-то информацию. А когда та удивилась, почему неведомый мне Василь не пришел сам, Лена сказала, что он очень занят, а она проходила мимо и решила заскочить.

Я с печальной усмешкой глядела в окно, за которым по-прежнему мела метель. Проходила мимо? В такую погоду?

— Жанна, — окликнула меня Вероник, — прости, что заговорились. Познакомься, это Элен Громов, — она сделала ударение на второй слог, — твоя соотечественница.

Я с обидой вскинула глаза на Лену. Ах, мы уже незнакомы? Ну конечно, Вероник же не знает, что мы учились в одной школе, а Лена предпочла вычеркнуть нашу прошлую дружбу из памяти. Вот только я не собираюсь. Я уже открыла рот, чтобы высказать Лене все, что думаю о друзьях, которые отворачиваются при первой же неприятности, но она меня опередила.

Лена шагнула ко мне, адресовала мне светскую, ничего не значащую улыбку, протянула руку для приветствия и на русском сказала:

— Жанна, не делай глупостей. Прикинься, что видишь меня впервые в жизни. Я все объясню потом. А сейчас улыбнись мне, балда, и скажи пару слов по-русски. Хозяйка не должна заподозрить, что мы знакомы.

Это «хозяйка» резануло слух. Лена не стала даже называть имени Вероник, чтобы та не поняла, что мы говорим о ней. Что тут, черт возьми, происходит? Но я нашла в себе силы растянуть губы в улыбке, пожала ей руку и самым любезным тоном проговорила:

— Надеюсь, мадемуазель Громов, у тебя есть достойное объяснение этому маскараду.

— Вполне. Я оставлю его в этом кресле. А теперь, — она шагнула к пустому креслу и перешла на французский, — не буду больше отнимать ваше время. Приятно было познакомиться, Жанна!

Вероник поднялась с места, чтобы ее проводить, и, когда она повернулась спиной, Лена быстро вытащила из сумочки белый конверт и опустила его между сиденьем и подушкой кресла.

Оставшись в гостиной одна, я метнулась к креслу, схватила конверт, в котором прощупывался лист бумаги, и спрятала его под одежду.

Когда вернулась Вероник, я сослалась на головную боль и сказала, что хочу прилечь. Вероник всполошилась и чуть не бросилась за доктором. Но я убедила ее, что волноваться не о чем, и вышла за дверь, намеренно едва-едва передвигая ноги. Хотя мне хотелось бежать вприпрыжку, чтобы скорее прочитать таинственное послание Лены, переданное мне с такой секретностью.

Знакомый Ленкин почерк, всегда круглый и аккуратный в школьной тетрадке, на этот раз щетинился острыми углами и плясал от волнения или от спешки.

«Жанна, — писала она, — надеюсь, что ты не рассказывала Вероник о нашем знакомстве и не выдала себя при нашей встрече. Значит, шанс спастись еще есть. Мой отец — один из высокопоставленных вампиров, и от него я узнала, что тебе грозит большая опасность. Андрей резво взялся за твое дело, и сейчас он обивает пороги старейшин, чтобы заполучить согласие на ментальный допрос. Думаю, ты догадываешься, о чем речь. Но ты и понятия не имеешь, что это такое. Все твои мысли, все чувства, все страхи и все самые постыдные поступки станут всеобщим достоянием».

Страничка в моей руке задрожала как осиновый лист, в ушах застучала барабанная дробь, под которую приговоренных к казни ведут на эшафот. Стоит местным Гончим прошерстить мои воспоминания, как всплывут убийства Жана и его охранников, и никто уже не станет разбираться, виновата я в парижских убийствах или нет. Факты — вещь упрямая. А при наличии свидетеля в одном случае, отпечатков пальцев в другом и моего черного послужного списка вкатят мне обвинительный приговор — даже пикнуть не успею.

«Я убеждена в твоей невиновности, но каждому человеку есть что скрывать, и ты не исключение, — писала Лена. — Оправданий после ментальных допросов — единицы. Смертельных приговоров — большинство. Для того чтобы получить вышку, необязательно быть убийцей, достаточно, чтобы при допросе обнаружилось несколько эпизодов применения агрессии, которые будут расценены как предрасположенность к преступлению. А против тебя еще свидетельница у дома Изабель и отпечатки пальцев на фотокамере журналистов. Поверь мне, тут осуждали и при меньшем наборе улик. Во Франции закон чтят превыше всего, и судей не подкупишь. В общем, Бессонова, дело труба. У Андрея уже две подписи старейшин. Еще одна — и делу дадут ход…»

Три, уже три. После того, как я отказала Ипполиту, рассчитывать на его поддержку больше не стоит. Значит, ментальный допрос — дело решенное. Я с тоской взглянула на окно, за которым выла вьюга. И ждать заступничества Вацлава и Аристарха в ближайшие сутки глупо. Пока они в Москве, здесь мне никто не поможет.

«Учитывая, как ретиво Андрей взялся за дело, медлить он не станет. И не будет дожидаться приезда москвичей, а тряхнет тебя по полной программе. И если там что выяснится… В общем, Жанка, я посоветовалась с отцом, и он говорит, что тебя нужно спрятать до приезда московской делегации. Хорошо, что о нашем знакомстве никто не догадывается. Поживешь пока у меня, никому и в голову не придет тебя тут разыскивать. Кроме того, у отца дипломатический иммунитет, который и на меня распространяется. Так что выиграем время до приезда твоих, а там уже дело за ними. Но, думаю, Аристарх тебя в обиду не даст. Решайся. Завтра может быть уже поздно. Я припарковалась у ворот соседнего особняка и жду тебя. Найди способ выбраться из дома незаметно».

Я перечитала послание Ленки несколько раз, с каждым новым прочтением убеждаясь, что я обречена. Еще Глеб рассказывал мне, что ментальный допрос — это не детектор лжи, и в ходе его не всегда можно получить четкие ответы на вопросы. Память — непредсказуемая штука, и какие свои страницы она откроет под гипнозом — неизвестно. Случаи, когда из памяти убийцы извлекали воспоминания непосредственно о моменте убийства, редки. Часто для обвинения хватало предшествующих или последующих мгновений — когда убийца выслеживает жертву, или уже стоит над телом, или смывает кровь с одежды. В моих воспоминаниях не было ничего такого, что могло бы меня оправдать. Зато было достаточно того, чтобы подписать мне смертный приговор. Никому из вампиров, кроме московских Гончих и Аристарха, не было известно, что я убила Жана, а незадолго до этого — двух из его охранников, напавших на нас с Вацлавом. Но если это всплывет, мне уже не отмыться и не оправдаться. Осудят меня по всем шести убийствам и приведут приговор в исполнение, не дожидаясь приезда Вацлава с Аристархом.

Но и сбегать из дома Вероник представлялось мне не лучшим вариантом. Мало того что своим уходом я подставляю хозяйку, которая поручилась за меня, так тем самым я фактически признаю себя виновной по всем пунктам и подтверждаю, что мне есть что скрывать и чего опасаться.

В такой ситуации мне был жизненно необходим совет человека, которому я доверяла, как себе, и которому я сама была дороже всех вампиров на свете, и я бросилась искать мобильник. В моей растерзанной сумочке, сиротливо лежавшей на тумбочке у двери, его не оказалось. В карманах пальто — тоже, зато там я нашла цепочку с серебряным кулоном Кобры. Формально говоря, кулон мог быть вовсе не тем, который ей подарил Жан, ведь когда вампирши в спешке покидали Замок Сов, кулоны перемешались. Странно, что Андрей его не обнаружил. Впрочем, он был слишком увлечен потрошением моей сумочки, а до обыска карманов дело уже не дошло. Вернув кулон на место, я продолжила поиски. Но, перевернув почти всю комнату, вынуждена была признать свое поражение: телефона не было нигде. Наверное, Вероник убрала его куда-то, пока я валялась в бреду.