Блудный сын, или Ойкумена. Двадцать лет спустя. Книга 2. Беглец - Генри Лайон Олди

– В номер! – приказал Флаций. – Господин военный трибун, немедленно поднимитесь в ваш номер! Я требую…

– В бар, – возразил Тумидус.

– Это приказ!

– Да-да, я слышу. Бар на крыше, я займу вам место.

И, не дожидаясь, когда Флация хватит удар, военный трибун направился к лифту. Марк следовал за дядей. Ноги Марка подгибались, воздух клокотал в легких, как после длительного бега. На ходу Тумидус-младший содрал с шеи узкий форменный галстук, скомкал в кулаке, швырнул назад через плечо. С лестницы метнулась пятнистая молния – ягуар обнюхал галстук, хрипло заворчал и рванул в лифт за хозяином. Портье переглянулись: коренные вудуны, работники отеля с рождения знали, что такое тотем, зверь-покровитель.

В лифте Тумидус сел на пол и привалился спиной к стене. Марк последовал дядиному примеру. Ягуар обнюхал лица обоих, боднул хозяина в грудь и замяукал тоскливым басом. Военный трибун хотел отпихнуть зверя подальше и передумал. Было видно, что от присутствия ягуара Марку становится легче. Вон и румянец на щеках…

Великий Космос, подумал Тумидус. Дотянули.

Падали страшно. Волны, лучи, поля – чем бы ни были коллантарии с точки зрения физики, все превратилось в свинец, бетон, чугун. Под шелухой они задыхались, погрузившись в иллюзорную землю на какую-то чудовищную глубину – в область мантии, что ли? Там царил кромешный ад: геенна высоких температур и колоссального давления. Шевельнуться – подвиг. Вздохнуть – подвиг. В реальности коллантарии не нуждались в дыхании и работе мышц, но реальность куда-то делась, сгинула без следа, а галлюцинаторный комплекс, напротив, становился все плотнее, все безвыходней, словно у Ойкумены, как у ленты Листингера, осталась лишь одна сторона поверхности. Крича от напряжения, военный трибун цеплялся за жгут паутины, соединявший его с Папой, – этого можно было и не делать, паутина спеленала Тумидуса целиком, заключила в белесый омерзительный кокон, как гусеницу, готовящуюся стать бабочкой, или мумию, обмотанную бинтами; захоти он разорвать связь с Лусэро Шанвури – и не смог бы. И что с того? Пальцы сводило от усилия, прикосновение к жгуту напоминало, что надо бороться, дарило безумную надежду – так альпинисту дарит надежду прикосновение к страховочному тросу, – и Тумидус тянул Папу на себя, пытаясь хоть чуть-чуть замедлить движение вниз, к смерти – прожорливой твари, вздумавшей не только съесть престарелого антиса, но и подзакусить целым коллантом; былой труд, когда они вытаскивали раненого Папу из космического моря у берегов Острова Цапель, сейчас казался чепухой, детским лепетом, военный трибун согласился бы повторить его десять раз кряду, заменить карлика пауком, старика – гигантом, лишь бы избавиться от сегодняшней каторги: держал, тянул, кричал…

Когда он понял, что сидит во дворе Папиного дома, возле крыльца, не поверил, нет. Даже когда Папа на карачках уполз в дом, храпя и кашляя, – нет, не поверил. Он и сейчас не очень-то верил, если по правде.

Все глазел на свои руки, вглядывался в ладони, читал линии сердца, жизни, судьбы. Из офицера военный трибун превратился в хироманта, озадаченного картиной гадания. Ладони были целехоньки, но Тумидус видел иное: кровавые мозоли, содранную кожу, ссадины с запекшимися лохмотьями по краям. Паутина была поводком, на котором военный трибун удерживал не Марка, но Папу, не позволял тяжеленному, как смертный приговор, карлику грохнуться на планету, из большого тела в малое тело, с чудовищной высоты – и разбиться всмятку. То, что, спасая Папу, он спасал весь коллант, связанный липкими нитями, а значит, и себя самого, как-то не укладывалось у Тумидуса в голове. Чудилось: отпусти он жгут, прекрати сопротивление – и паутина исчезнет, рассосется. Папа Лусэро упадет, и конец Папе, светлая память, а коллантарии останутся в космосе, в изнаночном распадке между холмами, всплывут воздушным пузырем; тут главное – отпустить, не спорить, признать поражение…

– Мампоэр, – велел Флаций. – Двойной.

Бармен за стойкой слушал заказ наместника и почтительно кивал. Тумидус не заметил, когда лифт сменился баром. Какая разница? Большей частью военный трибун был еще там, над голубым шариком Китты.

– Мампоэр, – согласился он.

– Бутылку, – уточнил Марк. – У меня депрессия.

Судя по выражению лица, племянник не врал. Красотка-эйфория ушла, на ее место явилась черная хандра.

Тит Флаций ударил кулаком по стойке:

– Молчать! Значит, так: мне двойной мампоэр, остальным воды.

– С газом? – поинтересовался бармен.

– Без газа, со льдом. Этим шалопаям не повредит остыть.

– Мампоэр, – повторил Тумидус. – Принесешь воды – убью.

Марк кивнул:

– Бутылку. Лучше две. Принесешь одну – убью.

– Воды, – подвел итог наместник. – Принесешь им спиртного – убью.

Бармен почесал в затылке.

– У меня выходной, – сказал бармен. – Я на больничном. Меня здесь нет, бар закрыт. Берите что хотите, хоть поубивайтесь тут! Милые бранятся…

Мужчины проводили его взглядами. Марк зашел за стойку, взял початую бутылку, три стакана. Флаций хмурился, но не протестовал.

– Господа офицеры, прошу садиться, – велел Флаций. Тон наместника резко контрастировал с вежливым «прошу». Таким тоном приглашают на эшафот. – Вы должны ответить на мои вопросы.

Господа офицеры сели. Господа офицеры разлили по стаканам. Господа офицеры выпили, не чокаясь, без тостов, как на похоронах. Ягуар Катилина лег у перил и задремал. Кончик хвоста подергивался: ягуару снился дурной сон.

– Трибун, – без обиняков начал Флаций, – отвечайте кратко и по существу. В противном случае я разобью эту бутылку о вашу голову. У меня есть информация, что вы реорганизовали свой коллант. Это так?

– Так, – согласился Тумидус.

– Из обычного колланта в пассажирский?

– Так.

– Кто был у вас на «поводке»? Неужели…

– Мой племянник.

– Примипил Тумидус?!

– Мой племянник, – повторил Тумидус-старший. – Это частное дело, служба тут ни при чем.

– Вы рехнулись?

– Да.

Господа офицеры выпили по второй.

– Трибун. – Наместник был бледен. – Сейчас я спрошу один раз и больше повторять не стану. От вашего ответа зависит не только ваша карьера. От этого зависит ваша дерьмовая жизнь. Вы меня поняли?

Тумидус кивнул. Дерьмовая жизнь сейчас интересовала его в последнюю очередь.

– Трибун, вы изменник? Вы работаете на брамайнов?

Я ждал чего угодно, подумал Тумидус. Чего угодно, только не этого.

– Господин наместник, позвольте вернуть вам ваш вопрос. Вы рехнулись?!

– Скажите вслух, что вы не изменник.

– И вы мне поверите?

– Да. Я вам поверю. Вы способны свести человека с ума, но лгать вы не умеете. Господин примипил, слушайте внимательно. Может оказаться, это дело по вашему ведомству. Слушайте внимательно и будьте готовы арестовать военного трибуна Тумидуса. Если, конечно, вы тоже не изменник.