Слепой. Первое дело Слепого. Проект "Ванга" - Андрей Воронин

– Да уж куда яснее, – с кривой улыбкой ответил Грабовский. Терзавшие его после визита к прорицательнице дурные предчувствия с наступлением темноты многократно усилились – видимо, там, где они отсиживались целый день, их очень хорошо кормили. – Ну, чего ты взъелся? – продолжал он, усилием воли заставив себя говорить миролюбивым, почти заискивающим тоном. – Я ведь только спросил…

– А я ответил, – резко поставил точку Граф. – Не дергайся, Боря, – добавил он уже мягче. – Эти твои предчувствия не что иное, как самый обыкновенный мандраж. Тебе ведь впервой на дело-то идти, верно? Ну, так было бы странно, если б ты не трясся. Я, помню, перед своей первой операцией всю ночь не спал. Даже Богу молился, честное слово! Сейчас даже вспоминать смешно. Хотя, между прочим, то дело было нынешнему не чета. Там пришить могли, и очень даже запросто.

– А здесь не могут? – буркнул Грабовский.

Граф, который, сняв пропотевшую рубашку, босиком расхаживал по номеру, остановился перед ним и, засунув большие пальцы за подтяжки, смешно оттопырив нижнюю губу, некоторое время разглядывал напарника так, словно впервые видел. Потом подобрал губу и решительно ответил:

– Нет, здесь не могут. Здесь тебе не там, как говорил старшина моей курсантской роты прапорщик Горобец. Здесь такими делами промышлять некому, потому-то лучшего места для нас в данный момент просто не существует. Ну, разве что ведьма эта полоумная порчу какую-нибудь нашлет, так мы ей тогда в два счета голову носом к пяткам поставим.

Шкипер, который, сидя за столом, просматривал катушки с пленкой и раскладывал по порядку листы распечаток, поднял голову и посмотрел на Графа с хмурым любопытством. Они с Трубачом пропустили самое интересное и все еще злились на майора за то, что он отправился к Ванге, не дождавшись их. Да не просто отправился, а учинил там скандал, после которого им дорога туда была заказана…

Трубач, приткнувшись к подоконнику, занимался тем же, что и Шкипер, – приводил в порядок документацию, касавшуюся его части проекта «Зомби», то есть всего, что относилось к волновому резонансу, электромагнитному излучению, монтажным схемам и прочей электронной требухе. Его костистое, остроносое лицо в электрическом свете выглядело неестественно бледным, стекла очков поблескивали, и на узкой потной лысине тоже подрагивал размытый желтоватый блик.

– Чертова жарища, – пробормотал он, не поднимая головы от бумаг.

– Пар костей не ломит, – афористично изрек Граф и щелкнул подтяжками, далеко оттянув их большими пальцами. Звук получился громкий, как выстрел из мелкокалиберной винтовки. – Скоро вы там, наука? Сил нет, как выпить хочется!

– Сам попробуй, – огрызнулся Шкипер. – Ты же все так перемешал, что не разберешься!

Простецкая физиономия Графа расплылась в самодовольной улыбке.

– Ломать – не строить, – сообщил он. – Я свою часть работы выполнил – фрагментировал эту вашу писанину так, что в случае чего ни одна собака не поняла бы, о чем речь. Скажите спасибо, что поленился всю эту кучу макулатуры перепечатывать! А то поменял бы абзацы местами, вот бы вы тогда повеселились!

– Спасибо, – буркнул Шкипер.

– Гран мерси, – ядовито поддакнул от окна Трубач.

– Кушайте на здоровье, – не остался в долгу Граф. – И заканчивайте поскорей. А то посмотреть на эту старую шаманку не успели, а теперь еще и водки выпить не успеете.

– Я так и не понял, что у вас там с ней вышло, – сказал Шкипер, закуривая очередную сигарету.

Дымили они все, как паровозы: в Минске, откуда они стартовали пару дней назад, с куревом все еще было туго, и все четверо, дорвавшись до здешнего табачного изобилия, никак не могли накуриться вдоволь. В тесном номере было не продохнуть от табачного дыма, запахов потных тел и несвежих носков; Граф охарактеризовал эту атмосферу как «военно-полевой дух» и велел открыть форточку, что, впрочем, почти не помогло: снаружи было едва ли не жарче, чем внутри, и воздух перемешивался лениво, с трудом.

– Ты работай, работай, – не слишком дипломатично уклонился от ответа Граф. – Что вышло, то вышло. Главное, что больше такое не повторится. Больше я, ребята, себя на мякине провести не дам. Хорошо еще, что этот здешний деятель догадался сам деньги вернуть, пока ему морду не набили.

С того момента, как под дверью обнаружился пакет с коньяком и деньгами, прошел уже целый день, и Граф успел восстановить душевное равновесие. Чтобы не потерять остатки самоуважения, майор был вынужден убедить себя, что так все и было: этот их провожатый, этот взяточник, этот гнойный прыщ на светлом лике местной администрации просто-напросто струхнул, когда чертова бабка, как дворовая собака, набросилась на дорогого гостя. Да какого гостя! Это ж не академик какой-нибудь, а майор КГБ СССР. Пускай никакого СССР уже и в помине нет – такие организации, как КГБ, не умирают никогда. Поэтому, рассудил Граф, усатый взяточник и решил вернуть полученную мзду, пока не вышло чего-нибудь похуже…

На самом деле все было далеко не так, и в глубине своей темной, похожей на крысиный лабиринт души Граф наверняка это знал. На самом деле усатый деятель из местной администрации испугался вовсе не майора КГБ Демида Крошина, или графа де Мида, как он сам себя называл, а именно слов, которые сказала майору старуха. Этот деятель прожил в здешних местах всю жизнь и, надо полагать, знал, что Ванга никогда не ошибается. Он будто боялся, что нависшая над Графом тень неминуемой гибели накроет и его… И полученную взятку под дверь подбросил по этой же причине: с его точки зрения, деньги эти были отмечены печатью проклятья, не говоря уж о коньяке, отведать которого было для него равносильно тому, чтобы хлебнуть из бутылки концентрированной серной кислоты. Даже говорить с Графом не захотел, будто боялся от него заразиться…

Грабовский покосился на свою кровать. Там, под матрасом, лежало так и не пригодившееся ему оружие – наган и охотничий нож. Сейчас мысль о нем вызывала у Бориса лишь грустную улыбку. Майор по-прежнему представлял для него серьезную опасность, да и похоже, впереди было множество ситуаций, в которых оружие могло бы пригодиться. Но в данный момент основная угроза исходила вовсе не от отставного майора КГБ, и наган теперь выглядел бесполезным, как резиновая спринцовка.

Ощущение смертельной угрозы нарастало с каждым мгновением. Это напоминало ладонь, просунутую кем-то между спиной Бориса Грабовского и спинкой кресла, в котором он сидел. Эта ладонь упорно давила ему между лопаток, понуждая встать и убраться вон из этого прокуренного, пропитанного вонью немытых тел и предвкушением неминуемой гибели гостиничного номера. Сохранять неподвижность становилось все труднее, и, когда странный, никогда до этого не испытанный зуд во всех мышцах сделался невыносимым, Борис встал.

– Далеко собрался? – подозрительно осведомился Граф, увидев, что он натягивает туфли.

Правдоподобного ответа на этот вопрос Грабовский не придумал, а потому сказал первое, что пришло в голову.

– Пройдусь немного. Здесь дышать нечем.

Граф метнул в его сторону еще один быстрый, подозрительный взгляд, но тут же расслабился и равнодушно пожал жирными, поросшими густым курчавым волосом плечами. На Грабовского в этот момент накатило очередное озарение: он понял ход мыслей напарника. Конечно, звериная осторожность подсказывала тому, что выпускать из номера не следует никого – просто на всякий случай, во избежание непредвиденных осложнений. Но Борис, как-никак, был его правой рукой и к тому же все это время почти неотлучно находился при нем. У него не было ни мотива, ни возможности для того, чтобы затеять какую-то свою игру, а просто бежать, испугавшись неизвестно чего, накануне заключения сделки даже ему самому представлялось неразумным. Да и о каком побеге могла идти речь, когда Грабовский стоял перед Графом в чем был, с пустыми руками и карманами, в которых лежали только полупустая пачка сигарет и зажигалка?