Невеста для графа - Кэролайн Линден

Все шло точно в соответствии с договоренностью, которую они заключили чуть больше месяца назад. Обе стороны выполнили свои обязательства. Вчера, словно по мановению волшебной палочки, Хью из безнадежного должника превратился в богатого человека с перспективами стать еще более богатым. Все долги его оказались оплачены, и в ближайшие дни счет его пополнится еще сорока тысячами фунтов. Но отчего же тогда он не чувствовал радости, а лишь зияющую пустоту в груди?

Хью медленно сложил документы и убрал в ящик стола. Подняв глаза на своего тестя, он сказал:

– Мистер Кросс, вы можете навещать дочь в любое время, когда пожелаете. Покуда Элиза желает вас видеть и принимать, этот дом открыт для вас.

– Как вы любезны… – все с той же усмешкой заметил Кросс.

– Однако наши с вами дела закончены, – продолжил граф. – Со времени нашего первого разговора мне не раз напоминали о том, что вы человек трудный и у вас есть враги.

– У каждого человека есть враги. Смею заметить, что найдется немало людей, которые считают, что власть и положение в обществе достались вам незаслуженно, и эти люди винят во всех своих бедах вас, – проговорил Кросс, скрестив на груди руки.

Пытаясь успокоиться, Хью мысленно досчитал до пяти, и немного помедлив, спросил:

– Что произошло между вами и Ливингстоном?

Кросс, казалось, удивился такому повороту.

– Ничего особенного. – Он пожал плечами. – Мы совместно владели акциями одного горнодобывающего предприятия.

– Он утверждает, что вы его обманули.

– Неужели? – Кросс изобразил удивление. – Знаете, этот Ливингстон – скряга и невежда. Он почему-то вообразил, что получит втрое больше, чем вложил. Но вышло не так, как он хотел.

Хью тоже считал Ливингстона скрягой, но ждать от Кросса, что он признает себя виновным в обмане… Это было бы странно.

– Не похоже, чтобы вы сильно переживаете из-за того, что вас считают мошенником, – заметил граф.

– Мнение Ливингстона и ему подобных меня не волнует, – с брезгливым презрением сказал Кросс.

Хью при всем желании не мог позволить себя такую же независимость от чужого мнения. В конце концов, Ливингстону предстояло стать его тестем – если, конечно, удастся переубедить виконта…

– Ливингстон и ему подобные составляют общество, в котором я живу, – проговорил Хью. – И мне приходится считаться с их мнением.

Кросс смерил зятя внимательным взглядом, и помолчав, сказал:

– Я мало что могу сделать для того, чтобы Ливингстон изменил мнение обо мне к лучшему. Если бы наш с ним временный союз принес ему прибыль, он не стал бы думать обо мне лучше. Для него я так бы и остался простолюдином, плебеем. Но ведь и вы считали так же, милорд.

– Должен признаться, что я вообще никогда не думал о вас до того, как вы вторглись в мою жизнь.

Кросс ухмыльнулся.

– И вторжение обернулось для вас немалой выгодой, верно?

Кросс был прав, и это ужасно раздражало.

– Я очень надеюсь, что все, что сделано, сделано к лучшему, поскольку я брал на себя обязательства длиной в жизнь, – сказал Хью.

Ухмылка сползла с лица Кросса, и он пробурчал:

– Вы о чем?..

«Будь что будет», – подумал Хью. Этот человек не понимал намеков, так что не стоило деликатничать.

– Я бы предпочел видеть вас не очень часто, а лучше – вообще никогда не видеть, – произнес граф.

Кросс усмехнулся, но взгляд его был тяжелым.

– Вот как? Значит, я могу посещать только Элизу?

– И было бы очень желательно, чтобы вы извещали о своем приезде заранее, – добавил Хью.

– Чтобы вы, все прочие, могли уйти до моего прихода, дабы не замараться? – со смешком осведомился Кросс. – А как вы объясните это своей жене?

– Я не собираюсь ничего объяснять, – заявил Хью. – Я просто запланирую на это время какое-нибудь дело, которое потребует моего присутствия в другом месте, с тем чтобы вы могли общаться с дочерью сколь угодно долго и без помех. – Но куда важнее вывести из дома мать и сестер. С Элизой они согласны вести себя корректно, но не с ее отцом. – А если из-за вас, Кросс, Бенвик бросит Эдит, то в доме разразится гражданская война.

– А как насчет детей? – сквозь зубы процедил Кросс.

Хью не стал обострять ситуацию.

– Мы решим этот вопрос, если возникнет необходимость.

– «Когда», а не «если», – поправил Кросс. – Я рассчитываю увидеть своих внуков.

Немного поколебавшись, Хью кивнул. Он надеялся обзавестись наследником, желательно – не одним. Из Элизы получится прекрасная мать, любящая и заботливая. Но, черт возьми, он не допустит, чтобы Кросс оказывал влияние на его детей. Конечно, он сможет их видеть и сможет с ними играть, но не более того.

Несколько долгих секунд они в мрачном молчании сверлили друг друга взглядами. Первым сдался Кросс: усмехнувшись, церемонно поклонился и сказал:

– Как вам будет угодно, милорд.

– Мистер Кросс, – тщательно подбирая слова, проговорил Хью, – я не хочу, чтобы мы стали врагами. Элиза теперь моя жена, что делает нас членами одной семьи. Я вчера поклялся перед Богом почитать ее и защищать, и я буду верен этой клятве. Но ваше вмешательство в мои дела и то, как вы мной манипулировали, вызывает во мне далеко не лучшие чувства. Я не могу заставить себя относиться к вам как к другу.

– Я этого и не требую, – сказал Кросс. – Я все понимаю. Предметом сделки была не наша дружба. Я платил за то, чтобы у моей дочери появился хороший муж. Пока вы будете для нее хорошим мужем, мы с вами не станем ссориться. Если желаете, я избавлю вас от своего присутствия и не стану чернить в глазах Элизы. Но, Гастингс, если вы не будете хорошим мужем, то хорошенько запомните: я вам не друг, поэтому ради своей дочери пойду на все.

С этими словами мистер Кросс поклонился и вышел из комнаты.

Начало кампании по завоеванию сердец свекрови и золовок оказалось не слишком удачным. Элиза не хотела, чтобы новые родственницы сочли ее слишком гордой или заносчивой, и потому завтракать отправилась вниз, решив разделить трапезу с членами семьи. Уже на подходе Элиза услышала доносившийся из столовой смех и остановилась у двери: там, в комнате, что-то оживленно обсуждали, – но она не прислушивалась, все свои силы направив на то, чтобы унять предательскую дрожь в руках. Выпрямив спину и опустив плечи, как ее учили в пансионе, она с гордо поднятой головой вошла и пожелала всем доброго утра.

Ее встретили гробовым молчанием. Со звоном ударилась о столешницу выроненная Генриеттой ложка. У графини сделалось каменное лицо, Генриетта выглядела встревоженной, а лица Эдит Элиза не разглядела, потому что та при ее появлении вскочила и, подбежав к буфету, повернулась к ней спиной.