Освобождение Атлантиды - Алисия Дэй

Озадаченность превратилась в беспомощную, неясную ярость. Кили так легко могла не обращать на него внимания, а он не мог даже игнорировать голос в своей голове. Это осознание горело внутри него, — огненная вспышка огня его бешенства, — не менее сильная оттого, что оказалась неразумной.

Боль объяла его голову. Стальные пики протыкали его виски, извещая, что Нереид прорвался сквозь щиты. Она отбрасывает тебя в сторону, словно ты — ничто, атлантиец. Если бы мы ее взяли, то она осталась бы привязанной к нам навечно.

Джастис покачал головой, отрицая это, но движение лишь усилило его головную боль, сжимая его череп, и он вздохнул.

— Нет. Мы не станем… я не стану заставлять ее. Я ей пообещал.

Тогда я не стану делиться с тобой Нереидским искусством переноса, и мы останемся в этой ловушке, пока не умрем.

Искусство переноса? Но даже просто обдумывая эту фразу, атлантиец знал. Именно так он принес еду; украв ее, без сомнения у очень удивленных и голодных людей.

Важнее всего то, как он перенес Кили с собой в свое давно забытое убежище.

Да. Есть путь внутрь и наружу. Это просто, когда знаешь ключ, — соблазняющее шептал Нереид.

Закрыв глаза, он вступил в краткую, но яростную битву со своей второй половиной: бесполезно. Он уже всерьез рассматривал то, чтобы стукнуться головой о покрытые драгоценными камнями стены и выбить информацию, когда Кили позвала его.

— Джастис? У меня возникла мысль, как мы сможем выбраться отсюда.

Кили сидела на полу, скрестив ноги, разглядывая статуэтки. Бесценные предметы, невероятно важные в ее серьезном изучении атлантийского прошлого. Даже через перчатки, ей на разум давил настоящий возраст этих фигурок, проходя по нервным окончаниям. То, что она предполагала сделать, являлось невероятным саморазрушением. Вероятно, даже самоубийством.

Но она оказалась в ловушке между молотом, — завалом, — и наковальней.

Джастис не знал, как им отсюда выбраться. Он даже не понимал, как перенес их сюда. Ладно. Она видела его прошлое через видение меча и знала достаточно, чтобы сознавать его честность. Его честь. Даже боль, которую он так контролировал.

Он не стал бы ей лгать. Он бы скорее умер, чем позволил бы Нереиду причинить ей вред. Она примет эти факты, как проверенные гипотезы.

Так что ей следовало заняться поиском выхода.

Он прошел через комнату, напоминая лоснящуюся пантеру, мышцы напрягались при грациозной, смертельно опасной ходьбе. Он лишил ее воздуха и перепутал ее аккуратно подобранные, научные мысли.

Ей следовало бы бояться сильнее. В особенности после того, в чем он сам ей сознался, но она достаточно доверяла Джастису, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Став перед ней на колени, он подвязал конец своей косы кожаной веревочкой. Эта вещица, вероятно, содержалась в одном из углублений, подвязывая мешок с драгоценными камнями. Девушка покачала головой, изумляясь себе. Вот она, сидит в помещение с кладом, который стал бы мечтой наяву вора драгоценностей, и всё, о чем она могла думать — выбраться отсюда.

Практичная, прагматичная Кили.

Вот только она не чувствовала не капли практичности, желая, чтобы руки Джастиса касались ее кожи, а не его волос.

— Если ты не перестанешь так на меня смотреть, я позволю себе окунуться в фантазии о том, что я бы хотел сделать с оставшимся кленовым сиропом и твоим милым телом, — хрипло, едва ли не рыча, сказал он. Он натянуто улыбался, и на челюсти дергалась мышца. — Есть большая разница между насильственным обладанием и добровольной сдачей.

Тогда она покраснела от груди до щек, закусила губу и попыталась перестать смотреть на него. Кили, правда, пыталась, но не могла ничего с собой поделать. Она просто не могла.

Посмотрела на сироп.

На сей раз он действительно зарычал, и первобытная дикость этого звука выпустила примитивные желания Кили. Жидкий жар разлился от центра ее тела, ей пришлось постараться, чтобы не дергаться на месте. Внезапно ее трусики стали слишком тугими, а кружево ее лифчика невыносимо терлось о чувствительные соски.

Если он мог сделать такое с ней, лишь зарычав, то если он окажется обнаженным, она пропала.

— Сконцентрируйся, — выдохнула она, решив смотреть на стол. Или на пол. На что угодно. — Я не знаю, что за безумное влечение у нас с тобой, но нам нужно сконцентрироваться. Я не хочу также усугублять твою… проблему.

Он застыл, а потом осторожно сел, скрестив ноги, на разумном расстоянии от нее. Кили глубоко вздохнула, подняла подбородок, и готова была прямо рассмотреть их проблему. Логически ее обсудить.

Но его опасная улыбка и чисто мужская надменность, сияющая в его глазах, разрушила ее намерения.

— Значит, ты это признаешь, — спокойно сказал он. — Влечение. Как ты это назвала, хотя я бы сказал, что это еще мягко сказано. Это не имеет никакого отношения к Иному внутри меня, Кили. Это желание поднимается, как приливная волна, лишь между предназначенными друг другу.

Она затаила дыхание от жара, содержащегося в его словах.

— Я стала бы дурочкой или лгуньей, отрицая подобное. По крайней мере, то, что касается желания. Но это просто реакция на стрессовую ситуацию. Гормональная реакция на выброс адреналина.

Он скептически посмотрел на нее, и эти удивительные, изменчивые глаза превратились из черных в бледно — зеленые.

— Я так не думаю, моя Кили, и я это тебе докажу. Рассчитывай на это.

Пытаясь не обращать внимания на жар, охвативший ее от его провокационных слов, она спросила то, что ее волновало уже какое-то время.

— Твои глаза. Лайам тоже так делал, изменял цвет глаз. Цвет глаз атлантийцев связан с их эмоциями? Как кольцо настроения?

Он долго смотрел на нее до того, как ответить.

— Возможно. Какие цвета ты видела в моих глазах?

Она пожала плечами.

— Я вообще-то список не составляла, но они переходили от черного до полуночно синего, потом до сияющего зеленовато-голубого, а теперь они прекрасного бледно-зеленого оттенка, напоминающего мне о весне. О, и иногда в черном цвете появляется крохотный сине-зеленый огонек в центре зрачков.

Его рот широко открылся, а потом закрылся, став узкой линией. Его зрачки стали черными, пока она смотрела, словно ночь внезапно наступила, сменив замечательный весенний день. Она едва не улыбнулась собственной причуде. Может быть, ей стоило побольше ходить на уроки поэзии. Она могла бы написать «Оду глазам атлантийца».

— Вот сейчас, например, — заметила она, пытаясь сдержать улыбку, — они поменялись с ярко-зеленого до черного, когда я сказала про огоньки.

— Ну, только не паникуй, не прыгай и не броди по пещере, прошу, но, кажется, что на тебя заявили права обе мои половины, Кили, — ответил он, медленно выговаривая слова. Словно она вытягивала их из него. — Ты можешь оказаться в большей опасности, чем я думал.