Без лица - Хари Кунзру

Когда она почувствовала, что беременна, Эндрю смягчился и позволил ей взять служанку. Пожилая женщина помогала ей с готовкой и мела пол в импровизированной церкви, у дверей которой Эндрю стоял каждое воскресенье, готовый поприветствовать паству, каковой еще предстояло материализоваться. По ночам Элспет утешала себя воспоминаниями о серых холмах и белых лицах. Мысли о Малкольме Джонстоне и высоких стеклянных банках с миниатюрным ароматизированным мылом нередко возникали в ее голове, принося с собой болезненные тихие слезы.

Рождение Дункана было непростым. Она чуть не умерла в душной палате и, хотя Эндрю жаждал видеть ее за работой в миссии, провела в женской больнице еще два месяца, восстанавливая силы. Ее койка была на верхнем этаже у окна. Элспет вяло укачивала ребенка и глядела на уличную жизнь, текущую внизу. Возможно, именно благодаря этой ангельской дистанции, этому чувству парения над наблюдаемым миром она впервые смогла полюбить Индию. Она смотрела на людей, занятых своими делами, продающих и покупающих, готовящих еду, просящих милостыню, стирающих, присаживающихся на корточки возле канавы, чтобы почистить зубы, и в конце концов обнаружила в Фолкленд-роуд нечто более сложное, чем сплошной массив неспасенного человечества. День за днем она смотрела все более пристально; видела, как люди переносят упаковки чайных стаканов, лотки с кирпичами, кипы картона, божков из папье-маше и трупы, усыпанные цветами. Элспет начала восхищаться тем, как насыщен этот мир, как он наполнен вещами, в которых она ничего не понимает.

Когда она выздоровела, Эндрю был вне себя от радости. Она отдалась работе в миссии с новым рвением и впервые попыталась подружиться с людьми, среди которых она жила. Теперь она чувствовала, что искренне любит Эндрю за то, что привез ее сюда, и он отвечал ей тем, что брал с собой бродить по трущобам в поисках новообращенных.

— Что я, человек из далекой Шотландии, намереваюсь сделать? Всего лишь поднять вас! Всего лишь взять вас за руки и показать вам пуп.! Всего лишь облагородить ваши сердца, вдыхая в них тот нравственный стержень, который лежит в основе шотландского характера! Я торжественно клянусь в этом! Я буду жить среди вас, как пример праведности. Если вы придете в мою церковь, то, когда вы вернетесь в свой мир, о вас скажут: он — хороший человек, она — хорошая женщина…

Иногда прохожие останавливались и слушали. Гораздо чаще они проходили мимо. Эндрю говорил на английском, и поэтому его послание оставалось непонятным для большинства тех, до кого он пытался достучаться. Элспет часто говорила об этом, но он отказывался учить язык, не говоря уж о том, чтобы проповедовать на нем. Эндрю объяснял это тем, что английский язык обладает природным нравственным характером, что он — сам по себе уже путь к Богу. Она спросила, что он делал среди ассамских племен, и Эндрю ответил, что, разумеется, немного научился их языку, но основное время уделял обучению их английскому. Английский и Христос, Христос и английский. Неразделимы.

Элспет казалось, что это не самый лучший метод. Ее раздражало и еще кое-что. Сначала она думала, что в их паре Эндрю — более открытый, что он действительно живет в той Индии, которую она пыталась оттолкнуть. Но теперь она начинала видеть другую личность — дерзкую и закрытую. Миссионерам всегда было нелегко в Индии, здесь слишком сильны местные религиозные традиции. Это была не Африка, где, как она слышала, люди сотнями падали ниц после единственной проповеди. И все же — Эндрю так мало удавалось сделать. Проведя три года в этой стране, Элспет снова забеременела. В то время в Независимой шотландской миссии среди язычников было всего два новообращенных, оба — из касты неприкасаемых. Они выполняли мелкие поручения в соседних домах в обмен на еду, а по воскресеньям их нередко приходилось вытаскивать из лавки с паном, чтобы заманить на службу.

Эндрю решил, что рожать в Бомбее будет для нее слишком большим риском. Но у них не было денег, чтобы уехать домой вдвоем. Было решено, что Элспет с маленьким Дунканом остановится у Гейвинов, четы бывших миссионеров в Эдинбурге. Кеннет родится там. Помахав Эндрю на прощание с палубы парохода «Би энд Ай», следующего в Ливерпуль, она испытала прилив возбуждения. Домой! Она изо всех сил старалась сохранять перед собой образ мужа, но во время плавания он слишком часто таял, будучи вытеснен видом стаи дельфинов или запутанной интригой романа Марии Корелли[113].

Шотландия была чудесной и чуждой. В пути Элспет волновалась, что слишком сильно полюбит это место, чтобы снова уехать. Однако по прибытии она, к собственному изумлению, поняла, что какая-то часть ее души пустила корни в трущобах Бомбея. Возвращаясь домой, она как будто наносила визит себе-ребенку, испытывая от этого волнение и легкое смущение. Первый же ужин из ростбифа с картошкой заставил ее расплакаться, а когда Сьюзен и Пити приехали, чтобы встретить ее, она настолько крепко их обняла, что Пити спросил, неужели она так спешно желает лишить их жизни. Отец был слишком болен для путешествий. Неделей позже она сидела рядом с ним в старой гостиной и снова плакала, держа его руку, пока он смущенно смотрел в окно и в третий раз спрашивал, не миссис ли она Фергюсон, которая принесла его ужин.

Гейвины знали Эндрю по Ассаму. То, как они говорили о нем, вызывало у Элспет смутное беспокойство. «Как он там, держится? — спрашивала миссис Гейвин. — В подобном месте наверняка много ужасных соблазнов». Элспет отвечала, что никогда не встречала столь непоколебимой стойкости, и мистер Гейвин неразборчиво бурчал что-то в чайную кружку. Несколько раз он говорил о решении Эндрю работать среди падших женщин как о чем-то неоднозначном. Но ведь у него есть Элспет, укоризненно напоминала миссис Гейвин. В ней его сила.

Роды были почти такими же тяжелыми, как и первые, и больничный доктор сказал роженице, что она рискует жизнью, если еще раз захочет пройти через эту муку. Воздержание, сказал он. Вашему мужу может быть нелегко, но он — священнослужитель и любит вас. Я уверен, что он поймет. В больнице ей дали письмо, разъясняющее всю ненадежность ее здоровья. Подталкивая к ней по столу бумажный лист, доктор взглянул поверх очков. Может быть, это поможет его убедить, сказал он.

Вернувшись в Индию с двумя сыновьями, Элспет осознала, что расстановка сил полностью изменилась. До отъезда она тесно вращалась вокруг Эндрю, как спутник, притянутый огромной газообразной планетой. Когда она уловила запах Бомбея с палубы лайнера — эту слабую нотку древесного дыма, плывущую над морем, — она поняла, что все стало иначе. Теперь Индия — часть ее собственной орбиты.

Новое мироощущение Элспет изменило миссию до неузнаваемости. Не обращая внимания на жалобы Эндрю, она наняла мунши[114], чтобы тот научил ее языку, и начала путешествовать по трущобам и борделям, открывая для себя место, в котором живет. Она распространила информацию о том, что любой, кто нуждается в медицинской помощи, должен прийти к ее мужу и что после воскресной службы будут проводиться уроки английского языка. Через несколько месяцев НШМЯ превратилась в настоящий муравейник, и им удалось обратить в веру еще несколько человек из молодежи.