Заложник удачи - Владислав Русанов

Ходась медленно стянул с головы кучму. Обернулся, как-то по-особенному нежно комкая в ладонях пучок спутанных ниток, Дямид.

— Да примет Господь душу честного человека, — проговорила Велина.

А драконоборец сотворил знамение Господнее. Истово и размашисто, словно последний раз в жизни.

— Пан Годимир, — повернулась к нему Аделия. Губы плотно сжаты, глаза решительно прищурены. — Пан Годимир, мы скачем в Ошмяны. Надеюсь до сумерек поспеем. Ты, Велина…

— Я полагаю, что не смогу за вами так быстро. — Сыскарь поднялась с колен и стояла, опираясь на посох. — Не ждите. Я не заблужусь. Может, и к лучшему, что припоздаю в Ошмяны…

«Еще бы, — подумал рыцарь, — уж с кем, с кем, а с Божидаром ты встретиться вряд ли захочешь…»

А вслух сказал:

— Если что, у тебя стрелка есть.

— Я помню, — улыбнулась сыскарь. И опять одними губами. Глаза остались серьезными. Словно предчувствовала скорые опасности, смерти, лишения.

— Вы, двое! — отдавала распоряжения королевна. — Привезете тело в замок к отцу. Он достоин славных похорон. Ну, что, пан Годимир, скачем?

Вместо ответа рыцарь проверил подпругу буланого, перекинул повод коню через голову и, замерев у левого стремени, сложил ладони «лодочкой». Аделия поняла сразу. Подошла, оперлась коленом о подставленные ладони, схватилась одной рукой за гриву вкупе с поводом.

Толчок! И вот она уже ловит носком сапога стремя.

Ударила в гулкие бока каблуками:

— Догоняй, пан Годимир!

Буланый рванулся с места в стремительный галоп. Только трава из-под копыт полетела.

Годимир опрометью бросился к своему скакуну.

Палец за подпругу. Годится.

Повод.

Стремя.

Толчок!

Уплотнившийся воздух толкнул в лицо, зашевелил усы, заиграл чубом.

Копыта игреневого ударили в землю, словно барабанные палочки, а дорога загудела, отозвалась тревожным набатом.

Что то будет?

Что это была за скачка!

В последний раз Годимир мчался так резво, изо всех сил горяча коня, еще в ранней юности, когда оруженосцем участвовал в походе против кочевников в степях за Усожей.

С тех пор прошло не так много лет, но он приучил себя ездить медленно и с достоинством. Ведь рыцарю полагается передвигаться степенно, быть примером для прочих. Даже в атаку рыцарская конница идет сперва неширокой рысью, а после, как разгонится, переводит коней в плавный, размеренный галоп. Или не переводит. Это уж как получится. Зачастую отягощенные бардом[34], толстыми попонами, крепкими седлами и всадниками в полном рыцарском доспехе, скакуны попросту отказывались переходить в галоп. И тут не помогали даже длинные шпоры. В этом случае копейная сшибка так на рыси и происходила.

Само собой, благородные паны держат в маетках своры борзых и гончих. Загоняют по первой пороше лис и волков, зайцев и косуль. Вот тогда-то паны и скачут, сломя голову, по буеракам и перелескам; кони стелются над прихваченной пока еще слабым морозцем землей, птицами перелетают через неширокие овраги, спускаются по отлогим склонам яров, перепрыгивают буреломы и валежины. Годимир, покинувший родительское гнездо тринадцати лет от роду, поучаствовать в панских забавах не успел. И, хотя всегда чувствовал себя в седле уверенно и привычно, пристрастия к быстрой скачке на испытывал.

Кроме того, рыцарь успел за время недолгого путешествия привязаться к игреневому, как ни к какому иному коню. Умное, сильное, отлично выученное животное вовсе не заслуживало смерти от запала посреди ошмянского тракта.

Аделия, напротив, к буланому никакой симпатии не испытывала, вовсю лупила его каблуками по бокам, «качала» поводом, потом вытащила из ножен меч, с которым не расставалась, как выяснилось, с ночи побега, и принялась бить плашмя по конскому крупу.

Этого Годимир уже не выдержал. Догнал королевну, перехватил ее руку и мягко, но настойчиво объяснил, что если не жалеть коней, то придется оставшийся путь до Ошмян пешком проделать. Не согласиться с ним было трудно — если даже крепкий и выносливый игреневый взмок и дышал тяжело, то более слабый буланый уже втягивал воздух со свистом, роняя с губ и ноздрей клочья пены, а правый его глаз, обращенный к рыцарю, налился кровью и смотрел безумно и дико.

— Не держи меня, Годимир! — пыталась сопротивляться девушка.

— Падет конь, что делать будешь? — парировал он.

— На твоего пересяду! — дерзко ответила Аделия, но повод все-таки натянула.

Буланый издал утробный полувздох-полустон, в котором Годимиру почудилась благодарность, и перешел на рысь.

— Некогда мне, некогда… — Королевна в нетерпении теребила ременной повод. — Поверишь, нет, Годимир? Я прямо ощущаю, как время мимо меня бежит.

— Ну, время всегда бежит мимо, — рассудительно ответил рыцарь. — Ничего. Успеем. Один мудрец-ученый из Басурмани говорил: поспешать нужно медленно.

— И что?

— И тогда везде успеешь.

— Эх! — Аделия махнула рукой и смолкла.

Почти две версты они проехали в тишине.

Кони веселели на глазах. Буланый стал дышать ровнее, а у скакуна Годимира даже нашлись силы оскалиться и клацнуть зубами. За что и получил удилами.

— Поскакали? — предложил словинец.

Аделия молча кивнула и ткнула коня пятками.

Они вновь помчались по дороге.

Та-да-дах, та-да-дах!

Копыта били в плотную землю, задавая ритм, в котором так и норовили умчаться беспокойные мысли.

Старясь облегчить ношу коню, рыцарь подался вперед, привстал на стременах. Чуть-чуть, самую малость, лишь бы только не давить на поясницу и без того уставшему коню.

Вот и пологий холм за речкой не речкой, ручьем не ручьем.

Подножие холма обнесено земляным валом, по гребню которого вкопаны толстые, но короткие колья. Годимир еще раз подивился слабости защитных сооружений, но не мог не обратить внимания на ухоженность огорожи. Вал нигде не оплыл, колья стояли торчком, как алебарды у крейцбергских пехотинцев-кнехтов. Через речку был перекинут неширокий — как раз впору одной телеге проехать или двум конникам в ряд — мосток. Он упирался в подножие бревенчатой надвратной башни — сооружение на вид довольно крепкое, обмазанное снаружи глиной, дабы уберечься от пожара.

На мосту без дела сидели с полдюжины стражников. Все те же, ставшие уже привычными, шишаки, бригантины, обшитые черной тканью с вышитыми желтыми трилистниками — цвета короля Доброжира. Заслышав топот копыт, охранники ворот встрепенулись и кинулись к составленным «шалашом» гизармам[35].