Тайна дочери пророка. Камни Фатимы - Франциска Вульф

Беатриче закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как чудно пахнут эти цветы! Какие удивительно мягкие простыни ее кровати! Все это было столь прекрасным, что на глаза невольно навернулись слезы. Прошло всего два дня с момента ее возвращения. Конечно, спасителем оказался Юсуф, а не сверхъестественное существо. И все же свое освобождение из карцера она считала чудом и чувствовала себя воскресшей из мертвых. Беатриче радовалась всему – еде, голосам других женщин или просто лучу света, который могла видеть.

Тихие быстрые шаги приближались к ее кровати. Еще недавно она не услышала бы их. Но дни, проведенные во тьме, – а их действительно было десять, даже если в это трудно поверить, – заострили ее чувства. Теперь она совсем по-другому слушала, ощущала запахи и воспринимала вкусовые качества продуктов. Можно предположить, что со временем этот эффект исчезнет, но до тех пор, пока он сохраняется, она хотела бы в полной мере насладиться всем, что происходит вокруг.

– Госпожа, вы спите? – прошептала Жасмина тихо, и это было больше похоже на легкое дуновение ветра. И в этом дуновении ощущался аромат горячего чая с мелиссой, теплого хлеба и зрелых персиков.

– Нет, я проснулась уже давно, – вздохнула Беатриче.

– Госпожа, вы плакали, – заметила, смущаясь, Жасмина. – Вы плохо себя чувствуете? Позвать врача?

Беатриче покачала головой и села в кровати.

– Нет, Жасмина, этого не стоит делать. Я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше. Я плакала, но от радости. Если бы ты знала, как может быть прекрасна жизнь!

– Конечно, госпожа. – Жасмина взбила подушки и положила их под спину Беатриче, чтобы той было удобно сидеть, потом поставила ей на колени низкий столик. – Я принесла завтрак. Пейте чай, пока он горячий, он пойдет вам на пользу.

– Спасибо, Жасмина.

С великим удовольствием Беатриче вдохнула горячий аромат, исходящий от пузатого медного чайника. Маленькие хлебцы источали такой чудный запах, будто были испечены сию минуту, а персики благоухали медом. Беатриче отломила кусочек.

– Вы готовы принять гостью? – спросила Жасмина, наливая чай с мелиссой в маленькую чашку.

– Гостью?

– Да, госпожа. Зекирех хотела бы видеть вас и уже ждет за дверью. Я обещала узнать. Она не обидится, если по состоянию здоровья вы не сможете принять ее. Я передам ей, только скажите.

– Нет-нет, пусть заходит, – возразила Беатриче и с наслаждением надкусила персик. – Я так давно не общалась ни с одной человеческой душой, что каждый, пусть даже случайно встретившийся мне человек кажется ангелом, посланным Аллахом.

Жасмина подошла к двери. Беатриче слышала, как она сказала Зекирех:

– Моя госпожа желает видеть вас, госпожа. Она чувствует себя уже намного лучше. Сейчас как раз завтракает.

– Это хорошо.

Зекирех, тяжело опираясь на свою палку, медленно подошла к кровати и, кряхтя, опустилась на банкетку, которую подвинула Жасмина.

– Здесь очень темно, – произнесла она, как будто хотела отвлечься от собственной слабости.

– Увы, мои глаза все еще очень чувствительны. Дневной свет меня ослепляет, – ответила Беатриче. – Я рада хотя бы тому, что Юсуф, перед тем как вывести из темного карцера, повязал мне на глаза повязку. Иначе я могла бы ослепнуть. – Она взглянула на старую женщину. Ей кажется или лицо Зекирех действительно осунулось еще больше? И обострились скулы, еще больше впали глаза, с тех пор как Беатриче видела старуху в последний раз? – Как твои дела, Зекирех?

– Боли не усиливаются. Ханнах каждый день заваривает мне чай на травах, которые ты прописала. И делает массаж точек, на которые ты указала. Это уменьшает боли. – Она пожала плечами. – Но я чувствую, как силы покидают меня день ото дня. Движение дается с большим трудом, чем раньше, появились вялость и сонливость. Когда в саду я сижу на скамье, то для меня нет ничего лучше, чем закрыть глаза и слушать звук струящейся воды, ощущая саму себя вечностью. Думаю, мне недолго осталось… Наверное, я уже наскучила тебе своим нытьем. Расскажи-ка лучше о днях, проведенных в заточении. Прости мое любопытство. Ты здесь теперь героиня.

Беатриче улыбнулась:

– Рассказывать особенно не о чем. И никакая я не героиня. Там было темно, совсем одиноко и очень тихо. Я все время боялась умереть и оставляла еду про запас, на случай если обо мне забудут. Но самым ужасным был страх лишиться рассудка. Очутиться в своей постели и увидеть вокруг себя исполнительных слуг казалось просто чудом. Мне хочется сейчас петь целыми днями! Но пережитое в стенах карцера все еще не отпускает. Я не переношу дневного света и по ночам вынуждена просить Жасмину зажигать лампу, так как в полной темноте не могу заснуть. Боюсь проснуться и понять, что мое пребывание здесь, во дворце, – всего лишь сон, а на самом деле я в карцере. Думаю, что частичка меня навсегда осталась там, в темноте, за глухой дверью. Во дворце говорят об этом?

Зекирех добродушно рассмеялась.

– О дитя мое, как мало ты еще знаешь о жизни во дворце. Говорят ли об этом? Вот уже больше десяти дней только и толков, что о тебе, сломанном носе моего сына и твоем наказании.

– И что же рассказывают?

– Нух II, конечно, пытается скрыть истинную причину травмы. Но все его старания заранее были обречены на провал. Не успел Али аль-Хусейн покинуть дворец, как каждый уже знал, что эмиру сломали нос, – от высшего чиновника до рабынь на кухне. Мне хотелось сразу сказать ему, что все его хитрости и увертки просто смешны, но он все равно бы не поверил. Мужчины очень наивны, когда речь идет о сохранении тайны. Нух II неистовствовал как дикий бык, когда узнал, что об этом уже сплетничают по всей Бухаре. Он подозревает всех и каждого, но предатель не найден и по сей день. – Зекирех ухмыльнулась. – Мужчины в ужасе. Они боятся, что ты занесла в гарем какую-то болезнь, которая стремительно, как эпидемия, распространяется среди женщин. А некоторых из них мучают кошмарные сны, в которых их до синяков избивают собственные жены. – Беатриче улыбнулась, Зекирех тоже. – Да, они боятся. И досаждают эмиру просьбами как можно быстрее увезти тебя из Бухары, пока это зло, как они говорят, не распространилось дальше. Но Нух II их не слушает. Он и не думает расставаться с тобой.

– А что говорят женщины?

– Ломают голову в основном над тем, зачем ты это сделала, – ответила Зекирех. – Они разбились на два лагеря. Одни говорят, что сильные удары и укусы на твоей родине считаются любовными играми. Это подтверждает также Ахмад ибн Фадлан, который бывал у северных людей. Другие – то, что ты таким образом не допустила презрительного отношения к себе. Все поражаются тому, что ты выдержала темноту в карцере. Они относятся к тебе с таким почтением, что не отваживаются навестить.

– А что думаешь ты, Зекирех?

Пожилая женщина посмотрела на Беатриче продолжительным взглядом, прежде чем дать ответ.

– Я согласна с теми мужчинами, которые утверждают, что ты принесла в гарем болезнь. И эта болезнь распространяется. Женщины уже начинают выражать свои желания и потребности. Осмеливаются возражать мужьям. Но это лишь мелочи, незначительные детали, в чем они перестали проявлять послушание. Вскоре их будет больше. – Зекирех медленно покачала головой. – Пойми меня правильно. Я не осуждаю тебя за твой поступок. Наоборот, восхищаюсь от всей души и хотя бы раз в жизни хотела бы набраться храбрости и поступить так же. Но я испытываю опасения. Ты вызвала бурю, Беатриче, и я не уверена, что наш мир сможет устоять перед этой бурей.