Деметра - Андрей Ливадный

Разве можно было после этого жить?

Антон понимал — его спасло какое-то чудо. Странное и прихотливое стечение обстоятельств. К тому моменту, когда инсекты все же поднялись в последнюю атаку, три изможденных человека уже закончили свой скорбный труд.

Город был извещен по рации, остальные взводы сворачивали позиции на соседних перевалах. Все точки были расставлены, и им оставалось одно — умереть, хотя далекий, искаженный треском помех голос Шевцова что-то настойчиво кричал об отступлении…

Отступить было невозможно. В начале боя — да, но к моменту последней атаки они уже не были людьми. Близкая смерть творила страшные вещи: она в считанные минуты изламывала психику, убивая чувства и рождая иные моральные ценности…

Его лихорадило… Боль в голове становилась все сильнее, предметы опять плыли перед глазами, теряя свою резкость. Хотелось лечь и лежать на куче теплой земли, закрыв глаза и не думая ни о чем…

Антон, сделав мучительное усилие, поднял взгляд на вжавшегося в стенку окопа инсекта. Краткий мнемонический контакт между ними оборвался так же внезапно, как и возник. Антон уже понял, что слышит их мысли лишь в минуты запредельной концентрации… но и без того было ясно — безобидный с виду инсект на самом деле оставался врагом, и не важно, был он стар или молод, одет в лохмотья или в боевые доспехи, — как только человек потеряет сознание, он непременно всадит штык саперной лопатки в беззащитное горло…

Оторвав от земли свое непослушное тело, Антон в страшном, колеблющемся полузабытьи добрел до противоположной стенки узкого осыпавшегося окопа и вялым ударом повалил инсекта на дно траншеи. Тот не сопротивлялся, видимо, совершенно потеряв голову от страха. Навалившись сверху, задыхаясь, он каким-то образом умудрился заломить его суставчатые конечности, связав их своим ремнем. Потом, отползя в сторону, рухнул на кучу земли, из-под которой только что выбрался.

Сознание уплывало, и в голове осталась лишь одна гулкая, навязчивая мысль — это конец…

Когда он вновь открыл глаза, солнце, казалось, поднялось едва-едва, все еще не выкарабкавшись из-за изломанной линии скал.

Опираясь на руки, Антон сел.

Со стороны выгоревшего леса доносились резкие квакающие звуки — это обиженные отсутствием добычи стервятники громко причитали, облепив своими уродливыми телами единственное, чудом уцелевшее среди пожаров дерево…

В этот момент он, наконец, осознал, что жив… Контужен, измучен, обессилен, но жив… Предчувствие Даны обмануло ее. Смерть лишь опалила их своим дыханием, но не сожгла… Хотя все еще только начиналось…

Мысль о Дане принесла частичку покоя в его истерзанную душу. Она уже была в Городе, за прочными серыми стенами…

Антон еще не успел мысленно переварить это новое чувство, как на него внезапно обрушился новый сонм непроизвольных воспоминаний.

Вселенная вновь кружилась перед глазами яркими, злыми россыпями немигающих звезд.

Он не принадлежал этой планете. Деметра не была его домом…

Антон поднял угрюмый взгляд и посмотрел вокруг… А что тогда его дом, его родина, если не этот туманный перевал, траншеи и пепелище на месте того леса, где он случайно увидел вырванное из прошлого лицо? Разве не по этой земле он и Дана шли, сгибаясь под тяжестью экипировки, после их единственной, проведенной вместе ночи? Разве не тут жила его любовь и его ненависть?

Нет, он не отрекался от Деметры, чья земля уже впитала его кровь. Просто он больше не мог ненавидеть.

Это страшное, но такое понятное, праведное и притягательное поначалу чувство, дававшее силы и снимавшее все внутренние запреты, сожгло его, не принеся ничего, оставив лишь горячую пустоту внутри, тяжкое похмелье и ощущение бессмысленности…

Сосущее чувство моральной пустоты было невозможно заглушить… Чтобы встать с прогорклой от пороха земли, ему вдруг оказалось мало просто быть живым…

Тот порыв, который выкинул его из траншеи навстречу атаковавшей цепи врагов, был короткой агонией его детства. На этой планете у человека не было права на юность. Смерть, любовь, ненависть — все приходило внезапно, в едином дне, и тот, кто доживал до заката, становился другим…

Антон еще не сознавал, что мыслит совершенно иными категориями, чем вчера… Вместо того чтобы встать и размозжить прикладом вытащенной из-под осыпи автоматической винтовки хитиновый череп валявшегося подле него связанного инсекта, он сидел и смотрел в небо… Не потому, что у него не было сил на удар, нет, он бы нашел их, просто что-то не давало ему… Может быть, виной тому был взгляд со стороны на собственные останки и такое смехотворное вожделение заполучить порядком потертый казенный ботинок? Или любовь к Дане, которая, перегорев вместе с ненавистью и страхом, выжила в огне боя?

А может быть, осознание того, что именно Деметра и есть его настоящая, выстраданная родина, и они все, кто еще остался в живых, достойны участи намного лучшей, чем смерть?.. Что он принесет Дане, убив еще десяток инсектов? Их хитиновые черепа? Или право всплакнуть на его могиле, а потом умереть самой в очередном бою?

Это даже не было мыслями, — глупо предположить, что контуженный, едва живой Антон мысленно философствовал на тему вечных человеческих ценностей… нет, — это были чувства, щемящие, горькие, не оформленные в слова…

Он просто сидел, прислушиваясь к гулкому току крови в своих ушах, и смотрел, как солнце медленно карабкается в лазурную высь, постепенно теряя кровь рассветных красок…

* * *

К полудню, несмотря на дикую, подкашивающую ноги усталость, он почувствовал себя немного лучше.

Жизнь действительно возвращалась к нему. Антон постепенно оправлялся от шока и понемногу начинал соображать, что делает.

Заставив себя подняться, он прошел по траншее, заглянул в развороченный взрывом блиндаж, но больше на истерзанной позиции взвода не было ни души.

Напившись теплой, отдающей нагретой пластмассой воды из фляги, он расчехлил отобранный у связанного инсекта электронный бинокль и осмотрел окрестности.

К северу от хребта клубилась пыль. Армия насекомоподобных существ, преодолев перевал, двигалась к Городу.

Антон чувствовал себя подавленным. Какая-то часть его души продолжала ненавидеть и рваться в бой. В странном оцепенении он смотрел вслед удаляющемуся пыльному шлейфу, туда, где за серыми стенами бетонного цоколя Дана оплакивала его смерть, где люди готовились встретить инсектов…

Но это была только часть его мыслей и чувств.

Пережив свой взвод и где-то — самого себя, он не мог не измениться… Ему уже было не отмахнуться от своей памяти, в глубинах которой жили образы двух насекомоподобных существ… Они стояли в развороченном пространстве оранжереи космического корабля, решая между собой — жить или умереть маленькому, насмерть перепуганному мальчику, заключенному средь вакуума и холода в нежном, спасительном сиянии суспензорного поля…