История Тайной канцелярии Петровского времени - Василий Веретенников

Таким образом, в канцелярии на потешном дворе в Москве, что была под ведением А.И. Ушакова, образовался особый отдел тайных дел, который вел секретарь Палехин; но он вел его не один — секретарями канцелярии на потешном дворе были в то время Василий Казаринов и Козьма Филиппов, видимо тоже имевшие отношение к тайным делам. Так, в делопроизводство канцелярии Ушакова, ведавшей в это время главным образом рекрутные дела, вошло особое делопроизводство по тайным делам.

В 1721 году Палехин назначается обер-секретарем Синода и покидает канцелярию на потешном дворе, переселяясь в Петербург по новой своей должности. «По Тайной Канцелярии дела особливо на меня положены», — написал в это время Топильскому занявший его место Казаринов. Предмет своего ведения Казаринов знал хорошо, ибо прибыл с Ушаковым из Петербурга в Москву еще с теми «ратушскими делами», расследование которых Петр поручил Ушакову в 1715 году; таким образом, Казаринов был в ушаковской канцелярии с самого ее образования. При нем помощником оставался Филиппов, и прибавился затем еще П. Васильев, тоже, вероятно, в качестве секретаря. Казаринов оставался во главе московского отделения Тайной канцелярии до самого ее фактического упразднения в 1726 году.

Приступая к описанию деятельности московского отделения Тайной канцелярии, необходимо отметить, что во все время своего существования оно было слито с канцелярией рекрутного счета, в которой, если посмотреть с формальной стороны, только существовал как бы особый отдел по тайным делам. В 1724 году, как и ранее при Палехине, Казаринов и другие московские секретари писали в своих бумагах в Тайную канцелярию «из Канцелярии рекрутного счета, обретающейся в Москве от дел Тайной Розыскной Канцелярии», или «из Канцелярии рекрутного счета по делам Тайной Канцелярии». В. Казаринов вел всю переписку с министрами, он скреплял дела и приговоры, посылал в Петербург доношения и выписки к докладу. Изредка выступают на сцену и другие секретари, Филиппов и Васильев. Однако главенствующее положение Казаринова едва ли подлежит сомнению и может быть сопоставлено с таковым же Топильского в Петербурге. Аналогичен был и уровень полномочий Казаринова: его власть была чисто исполнительная. Эта власть, как и все положение московского отдела Тайной канцелярии, видимо, зиждилось на убеждении Ушакова и Толстого в том, что многие дела можно решать в Москве «через ордеры наши», тем более что при посылке дел в Петербург иногда происходили «точно убыток деньгам и турбация людям». Все это Ушаков излагает в одном письме к Казаринову (1723 год), выражая свое недовольство, что Казаринов взял привычку дела и колодников сразу пересылать в Петербург. Таким образом, решение дел в Москве, посредством приказов министров из Петербурга, которые делались на основе присылаемых им выписок, являлось основной задачей деятельности московского отделения. Как же выполнялась эта задача?

Еще в 1720 году, еще в бытность в Москве Палехина, Ушаков из Петербурга по определению Тайной канцелярии приказывает Палехину, Казаринову и Филиппову произвести следование по одному «слову и делу», что Палехин и выполняет. В этом случае роль Палехина в деле выясняется довольно подробно: «Чаплыгина распросить в Москве дьяку Тимофею Палехину; буде он в чем станет упираться и не сказывать, то его Чаплыгина — в застенок, и при пытке спрашивать; ежели покажет на кого из тамошних, то оных сыскивать и содержать в крепком аресте и поступать с ними так же, как в Преображенском приказе бывало по таким делам… и какой к чему будет след, так и чинить». Эта схема, в которой давались полномочия московскому отделению, видимо, сохраняет силу и значение нормы для всего последующего периода деятельности московских дьяков по тайным делам. В 1723 году, например, в Москву были присланы колодники из Малороссии, обвиняемые в хулительных словах о Петре. Казаринов, сняв со всех них первые допросы, посылает об этом в Петербург докладную выписку. Тайная канцелярия по этой выписке постановляет пытать виновного до признания им своей вины трижды, и об этом посылается ордер Казаринову, который исполняет постановление, и об исполнении опять доносит: «…означенным Муравейщиком розыскивал я трижды, а с розысков сказал: в первом и во втором говорил он… (идет подробно переданное показание)… а в третьем розыску сказал… (опять идет показание)… Было ему во всех трех розысках 106 ударов; а свидетели войт Дейника да Ерема волошанин в застенке, стоя у дыбы на очных ставках, с клятвою говорили… (идет показание)… и оным, Государь. Муравейшиком, что чинить, о том требую повелительного от вашего превосходительства ордера». На это Тайная канцелярия опять шлет подробные «указы», и таким образом дело доводится до конца.

До нас дошел целый ряд писем от Казаринова к министрам и от министров к Казаринову, в которых описываются следствия по многим московским делам, и все они идут тем же способом, как в двух только что упомянутых случаях. Обычно Казаринов в деталях передавал ход розыска, почти каждое письмо заканчивая требованием дальнейших ордеров со стороны министров. Министры же в ответных письмах обычно достаточно подробно сообщали секретарям, как надо вести следствие, что у кого из колодников спрашивать и проч.

При всех своих «розыскных» операциях московские дьяки пользовались, разумеется, рекрутной канцелярией ведения Ушакова, в которой они сидели, как учреждением; при этой же канцелярии содержались и все колодники по тайным делам.

Иногда Тайная канцелярия поручала московским секретарям и сыскивание преступников, для чего в помощь им придавался имевший свои инструкции гвардейский сержант с несколькими солдатами. Если требовалось на месте произвести следственные действия, то для этого иногда Тайная канцелярия посылала и самих секретарей; например, в 1724 году было велено Козьме Филиппову ехать в один монастырь и произвести там допросы; Филиппова сопровождали сержант и несколько солдат; от Синода был в монастырь по этому поводу дан «послушный» указ. Часто московскому отделению давались мелкие поручения: например, в 1720 году Ушаков пересылает в Москву несколько указов Тайной канцелярии, адресованных ярославскому воеводе, и приказывает переправить эти указы далее по назначению.

Если случались какие-либо неожиданные происшествия, то московские секретари сами их улаживали, донося обо всем подробно после в Петербург; но такого рода случаи были редки; например, в 1721 году «в канцелярии на потешном дворе содержавшийся колодник… Тарабунин, пришедший в судейскую палату, дьяку Козьме Филиппову говорил, чтобы ему дать от тайных дел подьячего написать ему доношение по тайным делам. И того ж числа оный рекрут в судейской палате перед дьяками Казариновым и Филипповым спрашивай наедине тайно»; дело оказалось «царственное», и дьяки решили отправить его в Преображенский приказ. В 1722 году караульный урядник, «пришедший в судейский стол к секретарю Василию Казаринову», донес, что один колодник желает «нечто еще донести» секретарям, «и того же числа» колодник был «взят в судейский стол и во оном спрашивай и сказал…». Конечно, обо всем этом идет подробный доклад в Петербург.

Во время пребывания одного или нескольких министров в Москве московское отделение превращалось в настоящую Тайную канцелярию. Когда во второй половине 1722 года Скорняков-Писарев приехал на время в Москву, то здесь он решал именем Тайной канцелярии все дела, бывшие на следовании в Москве и представленные ему Казариновым и его товарищами; при этом Казаринов обычно скреплял все дело. В это время переписка велась из Москвы не от имени канцелярии рекрутного счета, а от имени Тайной канцелярии, и ответы из разных мест хотя и шли в Москву, но тоже адресовались Тайной канцелярии; Казаринов также пишет в этот период Ушакову, что присланы колодники в Москву «в Тайную Канцелярию».