Легион - Уильям Питер Блэтти

Киндерман дошел до описания психического состояния преступника, большей частью основанного на его бессвязных письмах и детских дневниках. У преступника имелся брат Томас, они родились близнецами. Но Томас страдал слабоумием и жил в своем собственном мире. Он боялся темноты, несмотря на то, что его постоянно окружали люди. Томас спал всегда при включенном свете. После развода отец не уделял мальчикам должного внимания, и всю заботу о брате Джеймс взял на себя.

Вскоре Киндерман погрузился в изучение истории их жизни.

Томас сидел за столом, уставившись своими детскими наивными глазами в никуда. Взгляд его был пуст. Джеймс пек ему блинчики. Внезапно на кухню ввалился Карл Веннамун, одетый только в пижамные штаны. Он был навеселе и держал в руке стакан с почти опорожненной бутылкой виски. Как сквозь туман Веннамун окинул взглядом кухню и заметил Джеймса.

– Что ты тут делаешь? – взревел он.

– Готовлю блинчики для Томми, – объяснил мальчик. Он проходил мимо отца с полной тарелкой, когда Веннамун крепкой затрещиной неожиданно сбил его с ног.

– Сам вижу, сопляк! – зарычал Веннамун. – Я тебе ясно сказал, что сегодня он еды не получит! Он испачкал штаны!

– Но он не виноват в этом! – заплакал Джеймс. Веннамун пнул его ногой в живот и направился к дрожавшему от страха Томасу.

– А ты, негодяй! Я же запретил тебе есть! Ты что, не слышал? – На столе стояло несколько тарелок с едой, и разъяренный Веннамун одним движением опрокинул их на пол. – Ты, маленькая обезьяна, ты у меня научишься послушанию и порядку! – Евангелист сдернул мальчонку со стула и поволок к входной двери. По дороге он осыпал сынишку ударами кулака. – Ты как твоя мать! Грязная свинья! Вонючая католическая скотина!

Веннамун подтащил мальчика к двери, ведущей в подвал. Яркое солнце заливало окрестные холмы. Веннамун распахнул дверь.

– Ты полезешь туда, в подвал к крысам, будь ты проклят!

Томас задрожал еще сильнее, и в огромных мальчишеских глазах заметался страх. Мальчик заплакал.

– Нет! Нет, я не хочу в темноту, папа! Пожалуйста, пожалуйста...

Веннамун ударил его, и мальчонка кубарем покатился вниз по лестнице.

Томас в отчаянии закричал:

– Джим! Джим!

Дверь в подвал захлопнулась, раздался скрежет засова.

– Да уж, крысы им займутся, я надеюсь, – донесся пьяный голос отца.

Внезапно тишину прорезал истошный вопль.

Вернувшись в дом, Веннамун привязал Джеймса к стулу, а сам уселся к телевизору и возобновил попойку. В конце концов, так он и уснул у экрана. А Джеймс всю ночь напролет не смыкал глаз, постоянно слыша крики и плач брата.

На рассвете крики прекратились, Веннамун проснулся, развязал Джеймса, а потом вышел во двор и открыл дверь подвала.

– Можешь выходить, – крикнул он в темноту. Но ответа не последовало. Веннамун безразлично наблюдал, как Джеймс стремглав ринулся вниз и вскоре услышал чье-то рыдание. Но это был не Томас. Это плакал Джеймс. Мальчик понял, что после этой страшной ночи его брат окончательно потерял рассудок.

Томаса поместили в психиатрическую больницу Сан-Франциско. Не оставалось ни малейшей надежды на излечение, и мальчик был вынужден до конца жизни коротать здесь свои дни. Как только выдавалось свободное время, Джеймс навещал брата, а в шестнадцать лет он сбежал из дома и устроился разносчиком газет в Сан-Франциско. Теперь он мог приходить к Томасу каждый вечер. Джеймс держал брата за руку, читая ему Детские книги и сказки. Он же и убаюкивал Томаса. Так продолжалось до 1964 года. А потом случилось непоправимое. Тогда была суббота, и Джеймс с утра до вечера просидел у Томаса.

Было девять часов вечера. Томас уже лежал в кровати. Джеймс устроился рядышком на стуле, а доктор прослушивал Томасу сердце. Спустя некоторое время врач опустил стетоскоп и подмигнул Джеймсу.

– Твои братишка хорошо себя чувствует, – улыбнулся он.

Из-за двери высунулось личико дежурной медсестры:

– Мне очень жаль, сэр, но время посещений уже закончилось.

Врач сделал знак Джеймсу, чтобы тот не вставал, а сам подошел к сестре.

– Я хочу поговорить с вами, мисс Киич. Нет, не здесь, давайте пройдем в холл. – Они вышли из палаты. – Вы сегодня первый раз дежурите, мисс Киич?

– Да.

– Надеюсь, вам у нас понравится, – сказал доктор.

– Я тоже так думаю.

– Молодой человек, который пришел к Тому, – его родной брат. Уверен, вы и сами это заметили.

– Я обратила на это внимание, – подтвердила Киич.

– Вот уже несколько лет подряд он неизменно приходит к брату каждый вечер. И мы разрешаем ему находиться в палате до тех пор, пока его брат не заснет. Иногда он остается даже на ночь. Но не беспокойтесь. Здесь все в порядке. Это исключение, – пояснил доктор.

– Да, я понимаю.

– И еще: у него в палате горит лампа. Мальчик боится темноты. Страх этот патологический. Никогда не выключайте у него свет. Я опасаюсь за его сердце. Он очень слабенький.

– Я запомню это, – кивнула медсестра и улыбнулась.

Доктор ответил ей добродушной улыбкой.

– Ну и прекрасно, тогда увидимся завтра. Всего вам хорошего.

– Спокойной ночи, доктор. – Сестра Киич проводила его взглядом, и, когда врач скрылся из виду, улыбка ее превратилась в злобный оскал. Она покачала головой и произнесла: – Идиот.

Джеймс сидел рядом с братом, крепко сжав его руку. Перед ним лежала детская книга, но он уже выучил ее наизусть, а уж это стихотворение Джеймс повторял Томасу, наверное, тысячи раз:

Спокойной ночи, милый дом,

И все, кто обитает в нем:

Спокойной ночи, мыши

И голуби на крыше.

Спокойной ночи, каша, щетка,

Спокойной ночи, злая тетка,

Спокойной, доброй ночи вам...

Я с вами засыпаю сам.

На секунду Джеймс смежил веки, а потом чуть-чуть приоткрыл их, чтобы взглянуть, заснул ли Томас. Но Томас, уставившись в потолок, не спал, и тогда Джеймс увидел, что из глаз брата текут слезы.

– Я л-л-люблю т-т-тебя, – заикаясь, произнес Томас.

– И я люблю тебя, Том, – нежно произнес Джеймс. Тогда Томас закрыл глаза и вскоре уснул.

Джеймс ушел, а спустя некоторое время мимо палаты прошла сестра Киич. У двери она остановилась и заглянула внутрь. Томас был один и спокойно спал. Медсестра прошла в палату, выключила лампу и вышла, захлопнув за собой дверь.

– Тоже мне, «исключение», – недовольно пробормотала она и вернулась в свой кабинет, где занялась просмотром журналов.