Пушкин и финансы - Коллектив авторов

с цензурой, с разрешением осмотреть библиотеку Вольтера. Не исключено, что был у них и личный разговор в это время. Из письма Пушкина (от 8 июня) ясно, что во время его разговора с Бенкендорфом статуи в Петербурге еще не было. Только в этом письме он сообщает, что статую доставили в Петербург, причем пишет, что это он «велел привезти ее сюда» после того, как Бенкендорф подал ему надежду, что ее может купить правительство.

Можно допустить также, что при разговоре Пушкина с Афанасием Николаевичем обсуждался и вопрос о доставке статуи в Петербург. И не отправился ли Афанасий Николаевич вскоре (около 10 марта) в Полотняный Завод именно для того, чтобы организовать эту доставку? Во всяком случае, ясно, что ему что-то понадобилось срочно сделать в Полотняном Заводе. Иначе он вряд ли просто так поехал бы туда, чтобы через два месяца опять вернуться в Петербург.

Конечно, это достаточно хрупкие предположения, но они не противоречат, во всяком случае, тому, что определенно известно.

В Полотняный Завод Афанасий Николаевич должен был приехать около 20 марта, а через месяц он уже пустился в обратный путь. Похоже, что к рождению Маши 19 мая он не успел (возможно, еще задержался в Москве, куда он приехал, как уже упоминалось, не позже 29 апреля), так как деньги ей «на зубок» он подарил только 22 мая, а сделал он это, надо думать, сразу же по приезде.

Естественно предположить, что статуя Екатерины двинулась из Полотняного Завода одновременно с Афанасием Николаевичем или сразу вслед за ним, но тянулся этот тяжелый и громоздкий обоз, конечно, значительно медленнее и прибыл в Петербург, на Фурштадтскую улицу, уже перед самыми крестинами Маши, которые состоялись 7 июня.

А 8 июня, когда статуя уже была во дворе дома, Пушкин и написал свое письмо графу А.Х. Бенкендорфу.

Вот такую версию хронологии развития событий можно построить на основе достаточно скудных фактических данных. Повторяю, что это, конечно, не единственная версия, которую можно построить, но она кажется мне достаточно оправданной и логически, и психологически.

Остается совершенно неясным вопрос, насколько можно считать Пушкина с этого времени собственником статуи.

XI

Как уже упоминалось, Мартос, Гальберг и Орловский, выражаясь современным языком, дали положительное заключение о достоинствах статуи, и 18 июля 1832 г. это заключение было переслано в Министерство Императорского двора. Никакой реакции со стороны министерства почему-то не последовало. Но 2 декабря этого же года Пушкин писал П.В. Нащокину: «Мою статую еще я не продал, но продам во что бы то ни стало»[459].

В феврале 1833 г. Пушкин решил обратиться непосредственно к министру Императорского двора князю П. М. Волконскому. Письмо было написано Натальей Николаевной. Князь П. М. Волконский 25 февраля ответил вежливым отказом, сославшись на недостаток средств для покупки статуи. Этим ответом Волконского завершается специально заведенное по этому вопросу дело Министерства Императорского двора.

Нет никакой ясности в дальнейших действиях Пушкина и кого-либо еще по продаже статуи, хотя определенно известно, что статуя в конце концов была куплена Бердом-отцом. Но когда и как?

Имеется несколько документов, которые можно привлечь к попытке ответить на эти вопросы.

Во-первых, известна недатированная записка Пушкина к Л. М. Алымовой, хозяйке дома на Фурштадтской улице: «Покорнейше прошу дозволить г-ну Юрьеву взять со двора Вашего статую медную, там находящуюся»[460].

1 декабря 1832 г. Пушкин переехал от Алымовой в дом Жадимировского. Значит, записка написана после этого дня. Но с какой целью статуя передавалась ростовщику Юрьеву? Во всяком случае, до февральской (1833 г.) переписки с князем Волконским Пушкин еще распоряжался статуей.

В. В. Буряк обнаружила и опубликовала еще один очень интересный документ – письмо архитектора Монферрана к тому же князю Волконскому, написанное – заметим! – 7 марта того же 1833 г., т. е. через 10 дней после получения Пушкиным отказа Волконского.

Вот о чем говорится в этом написанном по-французски письме, хранящемся в РГИА, в фонде Министерства Императорского двора:

«Статуя, представляющая Императрицу Екатерину, принадлежащая господину Берду, который имеет намерение отправить ее за границу, если не сможет сбыть здесь, имеет четыре аршина в высоту». Далее следует краткая характеристика несомненных достоинств статуи и ее хорошей сохранности. В заключение Монферран пишет: «Имея честь указать Вашему сиятельству на это прекрасное произведение, я полагаю, что Императорская Академия художеств приобретет этот портрет и что, помещенная в центре большого зала при входе, эта статуя основательницы [академии] довершит украшения, которые там делаются»[461].

Это письмо прежде всего вызывает новые вопросы, но все-таки позволяет и кое-что уточнить.

Монферран описывает статую и ее сохранность. Он ее определенно видел. Если бы он ее видел во дворе дома Алымовой, то уж никак не мог бы назвать ее хозяином Берда. Надо полагать, что видел он ее уже на складском дворе бердовского завода. То, что хозяином статуи Берд в это время еще быть не мог, оставим на его совести. Он, может быть, прямо сам этого и не говорил, но Монферран так это понял.

Можно предположить, что когда Пушкин съехал из дома Алымовой, встал вопрос – что делать со статуей? Перевозить ее с квартиры на квартиру накладно. Оставить у Алымовой? Вряд ли она на это была согласна. Надо было найти место для хранения статуи.

Не исключено, что по чьему-то совету (возможно, того же самого ростовщика Юрьева) Пушкин решил переправить ее на хранение на складской двор завода Берда, а Юрьев взялся быть посредником. Ясно, что и Юрьеву, и Берду полагалась за это определенная плата, и Пушкин мог им предложить расплатиться после продажи статуи, так что оба – и Юрьев, и Берд – были заинтересованы в ее продаже. И Берд уже мог в определенном смысле чувствовать себя одним из хозяев статуи.

Поэтому можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что статуя была перевезена со двора Алымовой на завод Берда после 1 декабря 1832 г., но, по крайней мере, за несколько дней до 7 марта 1833 г. По зимнему пути ее и перевозить было легче.

В. А. Черненко полагает: «поскольку отказ правительства от приобретения статуи был помечен 25 февраля 1833 г., а письмо Монферрана – 7 марта 1833 г., то записку Пушкина к Алымовой можно отнести к 1833 г. и датировать 25 февраля – 7 марта»[462]. То есть он допускает, что только получив отказ князя Волконского, Пушкин написал записку Алымовой, которая до этого времени не возражала против того, что статуя находится у нее во дворе; тут же связался с Юрьевым, Юрьев успел