Две полоски для мажора - Алёна Черничная

Сжимаю кулаки, и мой слишком громкий выдох повисает в тишине гостиной. Спасибо, мама, за так остро заточенный топор в мою башку. И что мне ответить, когда внутри какой-то спутанный клубок из эмоций моих и Лики? И хрен его распутаешь.

— Я не знаю, — мучительно выдавливаю каждое слово. Очень грубо, до боли тру ладонями лицо. — Всё слишком сложно...

Мама качает головой и поджимает губы, складывая руки в замок перед собой на коленях. О, я знаю это выражение лица и позу. Так обычно меня отчитывали за школьные косяки.

— Марк, я задала вопрос, на который есть только два ответа: да или нет.

— Мама, я не знаю, — повторяю уже как мантру, повышая голос. И все еще мучаю свое лицо ладонями, выдыхая в них хоть что-то логичное и похожее на ответ. — Мне кажется, я не готов. Не понимаю, что от меня нужно, но...

— Но? — строго вопрошает мама.

— Но Лика - она хорошая. Добрая, нежная, искренняя. была. А сейчас. — на секунду с усмешкой на губах замолкаю. Какая она сейчас? Доводящая до нервного тика? Или до желания гипнотизировать эти рыжие локоны? — Она невыносимая. К ней не подойти. Как кактус. Отгородилась своими колючками.

— Марк, она просто испуганная, обиженная беременная девочка.

— Испуганная? — скептически кошусь на маму и выставляю вперед руки, показательно тряся ладонями. — Да она доводит меня до трясучки. Я ей слово, а она тонну яда в ответ.

Мама недовольно закатывает глаза:

— Кошмар. Вы оба как дети. И кому-то из вас придётся повзрослеть первым. Но свадьба просто по залету ничего не решит.

— Ты скажи это моему отцу, — усмехаюсь я.

— И скажу. Хочешь, я поговорю с ним? — Мама придвигается ближе и касается моего плеча пальцами. — Не ломай жизнь ни себе, ни Лике, если у тебя нет чувств к этой девочке. Только ты подумай хорошо. Всегда можно исправить. Хотя бы попытаться. И тогда у моего внука или внучки будет шанс расти в полной, настоящей семье, а не там, где его родители друг друга ненавидят.

Темно-карие глаза мамы выжидающе всматриваются в мое лицо. Офигенно было бы в них увидеть ответы на все вопросы. Хочется, как в детстве, прижаться к маминому плечу лбом, а она потреплет ладонью мне волосы и просто скажет, что все будет хорошо. Это ведь всегда прокатывало. Какой-то волшебный ритуал, решающий все проблемы. И я даже тянусь к маме. к ее плечу. но она обрывает все одной лишь фразой:

— Марк, ты же не можешь всю жизнь идти на поводу у своего отца, лишь потому, что он уберег тебя от тюрьмы.

Зашибись, поговорили! Меня бьет ледяным током. Одергиваюсь от маминых рук и подрываюсь с дивана, направляясь к лестнице:

— Если бы отец захотел, то мог доказать, что я не виноват, — говорю так резко, что мой голос садится.

— Марк... — слышу тяжелый выдох мамы за своей спиной.

Черт! Это тот же самый вздох, как и когда отец привез меня сюда год назад. Поэтому я не оборачиваюсь. Видеть сейчас взгляд мамы я не хочу. Замираю на первой ступеньке и до боли в костяшках стискиваю перила.

— Ты не веришь мне, — с обидой цежу я. — Как и отец. Вы оба так и не поверили. Спокойной ночи.

Не дожидаясь ответа, поднимаюсь наверх в свою комнату. Хочется с размаху хлопнуть дверью. Но когда замечаю на кровати, завернутое в кокон, рыжеволосое одеяло, заставляю свое эго закрыть ее бесшумно и на цыпочках.

Нервно стягиваю с себя худи, джинсы и укладываюсь рядом прямо в одних боксерах. Закидываю руки за голову, прикрываю глаза и выдыхаю. В топку разговор с мамой, что я такой хреновый. Сейчас начнется еще один...

Раз.

Два.

Три.

— Вали с кровати, — шипит одеяло под моим боком.

— Это тебе не отцовские хоромы, — демонстративно ерзаю на матрасе, укладываясь поудобнее. — Свободных спальных мест больше нет.

— Внизу есть диван.

— Вот и иди туда сама.

Кто бы, блин, сомневался! Говорящий кокон дергается, но я оказываюсь проворнее. Рывком переворачиваюсь набок, закидывая ногу и руку на выпендривающуюся Лику, и припечатываю ее к кровати.

— Спи уже, — рычу в рыжий пучок волос на голове, торчащий из-под края одеяла.

Мне эти дебильные концерты с беготней друг от друга перед моей мамой сейчас нафиг не сдались. И я вообще уже заколебался бегать. Но вместо очередного едкого ответа получаю тихий всхлип.

Я моментально напрягаюсь. Плачет? И какого хрена? На языке вертится этот вопрос, но я молчу. Какова вероятность того, что мы снова разругаемся, стоит открыть рот хоть кому-то из нас двоих?

Я стискиваю руку вокруг сопливого кокона сильнее, чтобы не было и ни единой возможности вырваться. И зубы свои стискиваю до скрипа в ушах. Буду молчать и спрашивать ничего не собираюсь. А эти слезы-сопли спишу на ее гормоны.

Так и лежу молча и неподвижно, обвив рукой и ногой Лику, завернутую в одеяло.

Это странно, но год назад в него с головой скрывался и я. Каждую гребаную ночь вот так же. Прятался и мечтал, чтобы все происходящее вокруг перестало быть таким конченым и таким реальным.

А о чем сейчас думает рыжая? Может, мне лучше и не знать...

Поэтому я лишь присушиваюсь к всхлипам, которые с каждой минутой затихают. Отмираю уже, когда чувствую ровное и спокойное дыхание, доносящееся из-под его края. Лика уснула.

Осторожно отодвигаюсь от этой шаурмы из холлофайбера. Почувствовав свободу, Лика что-то бормочет во сне и, дергая ногами, стягивает с себя одеяло. Подложив свои ладони себе под голову, она переворачивается и прижимается носом к моему плечу. Жар ее тела, накопленный под одеялом, волной проходится по мне. Хочется придвинуться к ней еще ближе. Согреться. Я, в конце концов, лежу на кровати в одних трусах. И за окном не май.

Но мое настырное любопытство берет свое. Задравшийся край пижамной футболки оголяет живот Лики. И все, что я себе безнаказанно позволяю - провести по нему тыльной стороной ладони. Очень осторожно. Любое лишнее движение чревато размахом локтя мне в челюсть. Лика и так прячет свой живот даже от моего мимолетного взгляда.

Зависаю на странном ощущении, что мои пальцы помнят, каким он был плоским. Помнят, как гладили и исследовали каждый миллиметр бархатной кожи в ту охрененную первую ночь. А сейчас под моей ладонью что-то теплое и округло-твердое. Как будто Лика проглотила шарик...

Как придурошный усмехаюсь этой мысли. А потом улыбка стекает с моего лица.

Я идиот. Шарик!

Это мой ребенок.

Марк

Утро начинается не с кофе, а с ощущения пустоты рядом. И оно очень яркое. Ведь вся ночь прошла в тесноте да не в обиде. На полуторной кровати мне и Лике особо не было где развернуться. Спали нос к носу. Да и не только. Руками, ногами, телами, дыханием. Лика до утра щекотала им мне место между лопаток, уткнувшись лбом в мою спину.