Грешная и желанная - Джулия Энн Лонг

В его взгляде снова вспыхнул гнев.

– Осторожней.

А, так он не хочет, чтобы она разгадала его секреты?

Она убрала руку, медленно, осторожно, как будто он бешеный пес и может кинуться на нее, если она сделает резкое движение. Теперь она тоже прочно стояла на ногах. И дыхание вернулось в свой обычный ритм. Но отойти она пока не могла, он словно притягивал ее к себе. Тэнзи все еще ощущала на своей коже тепло его тела и рассеянно подумала – может, так будет всегда? Как будто ее заклеймили.

– А что, если я хочу потерять себя? – прошептала она.

Что-то дикое и опасное вспыхнуло в его глазах. Почти испепеляющая тоска. Вспыхнуло и исчезло.

– Вы не знаете, о чем говорите.

Волосы упали ему на лоб, он выглядел нелепо и невозможно красиво.

Несмотря на то, что лицо его вдруг окаменело.

– Одно я знаю точно. Знаю, что вы меня хотите.

Тэнзи не добавила «так же сильно, как я хочу тебя».

Он резко откинул назад голову и замер так. Стоял совершенно неподвижно, и только ветер играл его волосами. Выглядел ли он так, когда целился в кого-то из винтовки? Тэнзи думала, что да.

Ей так хотелось накрутить на палец одну из прядей его волос, и пусть она так и останется завитком.

Наконец Йен уронил голову на грудь, опустил плечи. Затем резко повернулся и подошел к ее лошади. Молча взялся за стремя, кивком головы позвал ее к себе.

Закинул ее в седло, как мешок с мукой, а не женщину, которую только что страстно целовал. Затем взлетел на своего коня и, нахмурившись, посмотрел на Тэнзи.

Резко тряхнул головой.

– Пора возвращаться.

Повернул коня и пришпорил его.

Тэнзи показалось, что она расслышала единственное сказанное им себе под нос слово.

Полной уверенности у нее не было, но кажется, он буркнул «дьявол».

Йен закрыл глаза.

Две птички исполняли неторопливый мелодичный дуэт, перекликаясь в саду, обнесенном стенами. Тишина как будто ждала чего-то, растительность здесь была густая и богатая, от чего заглушались все звуки.

Он снова открыл глаза и медленно (звук собственных шагов, казалось, нарушал гармонию) пошел по каменной дорожке. Кое-где трава и упрямые сорняки еще только пробивались между камнями, но в основном буйно разрослись, закрывая их полностью. Дорожка свободно вилась между березами и дубами, грецким орехом, яблонями и вишнями, старыми, но крепкими, здоровыми, с густой листвой. Несколько мух суетливо кружились над фруктами, упавшими на землю.

Когда-то цветы сажали, явно руководствуясь определенной схемой, но все они давно пышно разрослись и теперь яростно боролись за место под солнцем. Йена это не раздражало. Он любил хаос.

В углу сада росла ива с роскошной листвой и толстыми ветвями. Он приблизился, охваченный странным предвкушением, приподнял ветки, как занавеску; ива неохотно поддалась, царапая сухими пальцами веток по стене.

Йен всмотрелся.

И там, светясь в утреннем свете янтарем, старательно нацарапанное на камне, было одно слово: Тэнзи.

Он прикоснулся к нему пальцем, обводя каждую букву. Чтобы это написать, требовались решимость и нож. Йен коротко хохотнул. «Пристенный цветочек», который не боится ружей и ножей и скачет на лошади с бешеной скоростью.

Он не знал точно, почему решил прийти сюда сегодня. Было что-то в ее глазах, когда он сказал «Лилимонт». Что-то сияющее, и саднящее, и настоящее промелькнуло в ее лице, но она тут же подавила это чувство. А когда он сказал, что дом продается, пробормотала только «О!» с такой мучительной тоской, какой он никогда не слышал.

Во многих отношениях Тэнзи оставалась темной лошадкой.

Но ее чувства к Лилимонту были настоящими.

И Йен хотел понять, почему.

Ему показалось, что он попробовал все их на вкус, когда целовал ее. Отчаяние и заброшенность, пугающая, возбуждающая безрассудность, свирепая радость, сокрушительная, бездонная чувственность. У нее был вкус бесконечного, бесконечного наслаждения.

И это его потрясло.

Он решил сбежать от всего этого, обратив тот поцелуй в урок. Просто нужно вложить ей в голову немного здравого смысла, думал он.

И да, урок он преподал.

Себе.

После того поцелуя он уже не знал, целовался ли когда-нибудь по-настоящему.

Вот почему вы это делаете?

Он ее не одурачил.

Тэнзи поняла, что он ее хочет. Скорее всего, поняла еще раньше, чем он – желание обладать ею незаметно прокрадывалось в его кровь уже много дней.

То, что она видела его насквозь, приводило Йена в такое бешенство, что глаза застилала красная пелена. В основном он злился на себя – за то, что попался в эту ловушку.

А еще это наполняло его своего рода беспомощным, вынужденным и каким-то веселым восхищением.

Йен набрал полную грудь воздуха и очень надолго задержал дыхание. Выдыхал медленно, словно она была опиумом, заполнившим его легкие, и так он мог от нее избавиться.

Тэнзи только на пользу пойдут негодование и раненая гордость – а заодно попытка поверить, что он с самого начала собирался преподать ей урок. Пусть держится от него подальше. Сам Йен честно придерживался своей роли и очень успешно избегал Тэнзи с того самого дня. Он просыпался очень рано и сразу уходил, чтобы погрузиться в тяжелую, целительную, всепоглощающую физическую работу – молоток, доски, гвозди и все такое, ел в пабе и надолго задерживался там за шахматами с Калпеппером и Куком. Домой возвращался очень поздно, слишком уставший, чтобы выглядывать в окно и заставать мисс Дэнфорт за очередным греховным поступком. Он умудрился провести так целую неделю и вовсе о ней не думал.

И вдруг оказался в Лилимонте, как будто его приволокли сюда, не оставив выбора.

Он в самом деле ее хочет.

Но это не имеет значения. И хотя обычно с женщинами он получал все, что пожелает, ему хватало здравого смысла, чтобы понять – сейчас опасность заключается не в том, чтобы добиться женщины, а в самой женщине.

Йен отпустил ветки, глядя, как ее имя скрывается за ними.

Символически опустил занавес над всем эпизодом.

Солнце уже поднялось высоко и теперь припекало шею.

Йен толком и не понял, что заставило его резко повернуться. Просто что-то в тишине сада внезапно изменилось, словно впуская в себя еще кого-то.

Он повернулся.

У входа стоял герцог Фальконбридж.

На какой-то абсурдный миг Йен подумал, что его совесть заговорила в полный голос и приманила герцога. А может быть, ему снится сон, ведь у снов есть обыкновение развиваться по самому неожиданному сценарию. Уж он-то знает.