Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли

Как выяснилось, ни Сэм, ни Джордж толком не взяли себя в руки, пока мы не прибыли в гадиловку на Руж-Буйон, да и вообще не осознали до конца, что им суждено стать невольными гостями помощника заместителя начальника и самого начальника джерсийской полиции, пока им — нам — не выдали по два одеяла на нос, чашке какао и капитальнейшему кусу хлеба со шкварками, к коим я, например, был вполне подготовлен. К счастью, свободных камер имелось в изобилии — курортный сезон только-только начался, — поэтому мне одному досталась целая одиночка, и я оказался избавлен от тех упреков, кои иначе друзья мои в пылу полемики сочли бы уместным на меня вывалить. Бесконечно любезный тюремщик позволил мне оставить портфель с пижамой, бутербродами и скотчем, от последнего взыскав лишь чисто номинальную дань. Не стану делать вид, что спалось мне сладко, но я, по крайней мере, почистил перед сном зубы — в отличие от некоторых, кого тут можно было бы поименовать.

Мы, собравшиеся наутро в половине девятого в кабинете начальника, являли собой компанию довольно капризную. Джордж и Сэм, похоже, таили ко мне мелочную обиду касаемо того факта, что мне попросту хватило дальновидности прихватить зубную щетку и прочее. А может, им просто не нравилось сидеть под замком — есть такие люди, знаете.

Джордж вышагивал по кабинету взад-вперед — четыре шага влево, четыре вправо, — словно капитан до крайности малого суденышка, меряющий шагами то, что обычно меряют ими капитаны торгового флота. По ходу он одну за другой рычал фамилии влиятельных людей, причем всем им, как он ясно давал понять, он собирается немедля звонить, более того — в означенном же порядке. Сэм неким вялым комом грудился в кресле: как и я, он очаровательный собеседник лишь после — но никоим образом не до, истинная правда, — того, как что-нибудь выпьет перед ланчем.

Когда Джордж истощил свою умственную адресную книжку, начальник сыска прочистил горло тем манером, кой предоставлял лишь наималейший намек на самодовольство.

— Серьезные обвинения, — сказал он. — Серьезнее, вероятно, нежели вы отдаете себе отчет. Определенно серьезнее, чем мы предполагали. На это не станут закрывать глаза. Отнюдь не станут. Неприемлемо, видите ли.

Сэм вкратце помянул южный шлюз мочеиспускательного канала во множественном числе, после чего возвратился в свое состояние комковатости.

— Нет-нет, сэр, — изрек н.с., — это нам ничуть не поможет, такое ваше отношение. Здесь подход должен определяться словом «конструктивный». Давайте же будем конструктивны. Посмотрим, что нам удастся придумать. Поменьше вреда, поменьше публичности, поменьше бремени для налогоплательщиков, э?

Сэм высказал предложение, которое среднему налогоплательщику могло бы доставить удовольствие — но, с другой стороны, могло и не доставить.

— Ну вот вы опять, сэр, видите? Биологически это интересно, а вот конструктивным не назовешь. Повезло, что у нас тут нет полицейского стенографа, э?

Нежная угроза нежно спорхнула на пол. Сэм пробурчал:

— Извините, — а Джордж изрек:

— Хрррмф.

Я сказал, что не привык на завтрак пить какао. Н.с. оскорбительным образом извлек бутылку виски.

После чего объяснил нам — с хило замаскированным удовлетворением, — что мы плывем в цементной байдарке без весла по ручью с маловероятным названием, и самое милостивое, что он лично может для нас сделать перед тем, как упаковать в глубочайшую свою темницу, — это позволить каждому по одному телефонному звонку. Адвокат Джорджа, весомейший из всех, твердил «ох господи, ох господи», пока Джордж не швырнул трубку. Адвокат Сэма, судя по всему, произносил только «ой ой, ой ой», пока Сэм не заявил резко, что в суде стенания не помогут.

Мой же малый — обычный солиситор, его реакция была бодра.

— Давайте сюда легавого, — бодро сказал он.

Две минуты спустя н.с. — бодро же — сообщил нам, что ему только что пришло в голову: он не имеет возможности задерживать нас, пока не придумает обвинений получше, а посему, если мы не прочь выполнить некие пустяковые формальности у кассы, пока можем быть свободны.

Свободны мы и стали. По пути домой я был вполне готов к легкой светской беседе, но спутники мои казались как немногословными, так и онемевшими. Никогда не пойму я этих ваших людей.

Иоанна приветствовала меня дома своей загадочной улыбкой — это от нее она выглядит Моной Лизой для богачей — и тем сестринским поцелуем, коим супруга вам сообщает, что любит вас; но. Пренебрегши объяснениями, я пронесся в свою гардеробную, оставив в кильватере инструкции быть призванным не ранее, чем за двадцать минут до ланча.

— Да, дорогуша, — ответила она. У нее дар к слову.

В конечном итоге из свинской дремы, пронизанной устрашающими сновидениями, меня поднял Джок.

— Отбивные, мистер Чарли, — сказал он, — с жареной картошкой и маленькой французской фасолью.

— Ты меня странно интересуешь. Кстати, Джок, тебе вчера ночью удалось сбежать без, э, трений?

— Сбежать? — осклабился он. — Да этой шарашке и сифак не поймать в Порт-Саиде.

— Джок, прошу тебя. Я желаю насладиться ланчем.

— Ну. В общем, кухарка только что перевернула отбивные, поэтому у вас на спуск в столовую есть, я так прикидываю, четыре минуты.

Я успел. Отбивные я помню живо — они были вкусны; как и помянутые французские фасолины.

Весь день гудел телефонными звонками; я себя ощущал У.Б. Йейтсом на его «пчелогромкой поляне»[169]. Сначала — Джордж: он сурово отчитал меня, сообщив, что Соня себе места не находила всю ночь, оставшись в доме одна. («Фи!» — мысленно сказал я на это.) Джордж весь полнился планами импортировать сюда цвет Английской Адвокатуры для устрашения Королевского Суда Джерси.

— Черт возьми, не глупите, — сказал я. — Во-первых, у них здесь, возможно, не будет репутации. Во-вторых, у них уйдут годы на изучение всех причуд и каверз джерсийского законодательства. Выкиньте из головы. Доверьтесь дядюшке Чарли.

— Нет, послушайте, Маккабрей, — начал он. Я учтиво объяснил, что никогда не дослушиваю фраз, начинающихся подобным манером. Он начал сызнова, и сызнова я вынужден был его прервать, дабы объяснить, что я, хоть и не знаменит исправной посещаемостью церкви, все же нахожу богохульство безвкусным. Он тяжело посопел в инструмент минуты, быть может, полторы. Мне показалось, что следует ему помочь.