Неотразимая - Вера Кауи

Неполадки на сексуальной почве? Это вполне подходит к ее ледяному виду… Воткнулась в какую-то книжку…

Тут он увидел книгу, которая была у Элизабет с собой, а сейчас лежала на плетеном столике рядом с нею. Он повернул голову и прочел на корешке: «Темпесты: Род и его история». Это подало ему идею.

— Я вижу, вы интересуетесь своими предками, — заметил он между прочим. — Но это просто старая унылая книжка… если вы хотите узнать больше о Темпестах, есть гораздо более интересный способ.

— Да? Какой?

— Вы позволите мне показать вам?

— Да, пожалуйста.

Он не питал иллюзий. Она загорелась, но не от того, что он собирается что-то показать ей, ее интересовал сам предмет. Еще один ключ к разгадке.

Он давно прикидывал, как бы застать ее одну. И теперь повел ее обратно в дом, в просторную библиотеку (шестьдесят футов в длину и сорок футов в высоту), полную книг, с несколькими кожаными честерфилдскими диванами, на которых можно было развалиться и читать. На столе длиною чуть ли не во всю комнату лежало множество последних номеров журналов, по которым можно было судить об интересах читателей — от «Тайм» и «Ньюсуик» до «Спектейтор» и «Экономист», включая «Вог», «Харперз», «Уиминз йэа дейли» (Библия Марджери), «Таун энд кантри», «Филд энд стрим», «Опера», «Конносер». Но Дан направился прямо к полкам у окна, взял с полдюжины лежавших там больших альбомов с фотографиями в прекрасных кожаных переплетах и с тисненными золотом датами.

— Вот оно, — объявил он. — Это история Темпестов в фотографиях, начиная с первых дагерротипов и кончая самыми последними. Это даст вам гораздо больше, чем скучные описания…

Но он не стал класть альбомы на стол. Он принес их к кожаному честерфилдскому дивану, сложил в углу и позвал:

— Идите сюда, одних моих коленей не хватит.

Таким образом они оказались совсем рядом. Телесный контакт — безошибочное средство. Но когда он разложил альбом на своих и на ее коленях, она оказалась вовсе не рядом с ним. Никакого телесного контакта. Я так и знал, подумал он с удовольствием. Фригидна, это совершенно ясно! Для проверки он, переворачивая страницы, задел левой рукой ее правую грудь. Но только один раз. Затем она поменяла позу. Никаких сомнений. В наш век вседозволенности Элизабет Шеридан оказалась двадцатисемилетней девицей, он готов был присягнуть, что это так.

Но он не подал вида. Он просто давал забавные комментарии относительно изображенных на фотографиях людей. Первый том был викторианский: мужчины с бородами, а женщины с шиньонами в застывших позах у балюстрады террасы либо профиль с ямочкой на щеке, покоящийся на изящно поставленном локте. Они играли в крокет, или устраивали пикники на лужайках, или сидели, держа поводья, на пони, а грум стоял рядом.

Они уступили место эдвардианским временам: женщины с завитыми волосами, в тугих корсетах, грудь увешана цепочками и жемчугом; мужчины с напомаженными волосами и нафабренными усами. Их сменили двадцатые годы: стрижка «фокстрот» и юбки выше колена, мужчины во фланелевых брюках и полосатых пиджаках. Затем тридцатые: женщины с короткой завивкой и в шелковых чулках, мужчины за рулем «бентли» или «лагонды». Вплоть до военного и послевоенного времени, когда Дан сам сделался участником изображенных событий.

— Это первый муж Марджери… он был герцогом.

Боюсь, она с тех пор несколько спустилась по социальной лестнице, у нее не было никого выше маркиза или графа. Вот второй. Русский князь. Блестящий спортсмен, отличный охотник Дмитрий Голицын. Беда в том, что он охотился также и за женщинами, а Марджери не могла смириться с этим…

Он бегло обрисовывал характер каждого, обходясь без своего обычного яда. Его язвительность была почти незаметна в легком и веселом описании, но Элизабет Шеридан ничем не обнаружила, нравится ей такая перемена или нет. Ее интересовали лишь сами фотографии, хотя и не настолько, чтобы не заметить, как Дан придвигается к ней ближе и не отодвинуться вовремя. Потрясающе, Дан отлично развлекался. Женщина с такой внешностью? Что это, печальный опыт? Возможно, даже насилие? Или эта ее самодостаточность? Но откуда она? Что оттолкнуло ее от мужчин? Почему она сосредоточилась на себе?

Пока она рассматривала фотографии, он исподтишка рассматривал ее. Она казалась неразбуженной. У нее был нетронутый вид. Женщины, расставшиеся со своей девственностью, выглядят по-другому… они иначе движутся, по-иному осознают свое тело. А вот эта не знает себя. Она холит свое тело, питает его, содержит в чистоте. Но не более.

Он сравнивал ее с Марджери. Взглянув на нее, сразу все понимаешь. Желание исходит от нее, подобно испарению, окружает ее как нимбом. А эта — холодна, непорочна… Фригидна, подумал он так же холодно. И это только подтвердило его убеждение, что разгадку Элизабет Шеридан следует искать в ее детстве. Например, этот приют или пять лет, которые она провела неизвестно где, прежде чем попасть туда… Он чувствовал нетерпение, желание поскорее уехать, начать рыть. Вместо этого он сидел и беседовал.

— Да… это Касс. В то время она была совершенно рыжая. — Он видел, какое впечатление произвел на нее юный безбородый Дейвид, чей рот, казалось, был нежным, как у женщины. И молоденькая Марджери, волосы которой были еще каштановыми, а фигура более естественной. И Хелен на фотографиях тридцатилетней давности — робкая, впечатлительная, хрупкая.

Она внимательно разглядывала обеих жен Ричарда Темпеста. Одна — маленький серый воробышек, другая — райская птица.

— Вы очень похожи на мать, — заметила она, взглянув на Дана.

— Только на первый взгляд.

Анджела Данверз лежала в гамаке, подвешенном к ветвям дерева, кругом толпились ее юные воздыхатели.

Белокурые волосы были уложены в изысканную прическу, линии фигуры четко проступали сквозь полупрозрачный шифон. Приглядевшись, можно было заметить, что безупречно красивая грудь выставлена на обозрение с явной похотливостью. Акварельные глаза Дана утратили выразительность при взгляде на фотографию матери. Он перевернул страницу.

Дольше всего Элизабет рассматривала фотографии Ричарда Темпеста, снова и снова возвращаясь назад, чтобы сравнить его юного и взрослого, долго сидела над фотографиями, где он был снят среди других. Пока не спросила, указав пальцем на одно из лиц:

— Кто это?

— А, это… Это Дав Локлин… Он был когда-то любимчиком Ричарда. Но сначала кончились мир и согласие, а затем Ричард и вовсе изгнал его из рая. — В голосе Дана звучала нескрываемая радость. И тут он сказал совершенно сознательно, чтобы проверить ее реакцию. — На дам он действует, как на кошек валерианка, стоит ему появиться — и они уже готовы.

Да, все так. Легкая гримаска отвращения, еще холоднее и надменнее лицо. Она не стала ни о чем расспрашивать и неохотно отложила альбом.

— Здесь действительно масса сведений… Благодарю вас.

— Ну что вы, это доставило мне удовольствие, — запротестовал он, держа в памяти информацию, которую она дала ему, не подозревая об этом. — Истинное удовольствие.