Особое выражение лица - Вера Колочкова

– На что вам не хватает? На водку?

– А хоть и на водку! Тебя не спросили! Как мужики хотят, так и тратят свои кровные! Ишь, умная какая нашлась. А может, ты вообще с наркотой приехала, а? Вот сейчас возьму и сдам тебя участковому!

– Прекратите, как вам не стыдно! – неожиданно грубым низким голосом осадила парня Маргарита Антоновна. – Что это за манера – делать преступный акцент на национальности! Вот так вы и детей своих воспитываете! А потом еще удивляемся – откуда у нас всякие скинхеды произрастают!

– Это в деревне-то – скинхеды? Не… У нас тут скинхедов нету.

– Ага. Вы просто бытовку можете сжечь или побить, или запугать до смерти.

– Ага. Побить – это пожалуйста! Они из свинокомплекса теперь и носа не показывают. Боятся.

– Ну вот как, как с вами говорить? – махнула рукой в толстой самовязаной перчатке Маргарита Антоновна. – Что в лоб, что по лбу… – и, обращаясь к Диле, проговорила тихо: – А правда, вы к кому приехали-то?

– Я? Я к тетке… У меня тетка в Горелове живет. Мамина сестра.

– Тоже таджичка, что ли? – с сомнением обернулся к Диле водитель.

– Нет. Она русская. И мама у меня тоже русская. А папа – таджик.

– О! Так ты своя, значит? Стало быть, зазря я на тебя с наркотой наехал?

– А я и сама толком не знаю, своя или не своя… – честно призналась Диля, пожав плечами. – Иногда мне вовсе не хочется быть никому своей. Особенно после вашего рассказа.

– Ишь ты, грамотная какая… – обиженно пробурчал парень себе под нос, а Маргарита Антоновна промолчала, лишь глянула на Дилю с уважением.

Дальше ехали молча. Дорога забралась на взгорок, старенькая «пятерка» водителя, натужно чихнув, въехала-таки на самую высокую точку и весело потрусила вниз, дребезжа плохо закрываемой дверью. Сразу открылся вид на деревню – снежную, черно-белую, с дымом печных труб, с безлюдьем улиц. У Дили от волнения сжалось комком сердце – вот она, мамина родина.

– Тебе куда надо-то? – обернулся к ней водитель, въезжая на околицу.

– На улицу Ленина…

– А, ну так это здесь! Свернешь направо, и будет тебе улица Ленина. Я уж туда не поеду, напрямки в Каменку махну.

Торопливо сунув водителю деньги и благодарно улыбнувшись попутчице, Диля открыла дверь, выскочила на темную наледь деревенской дороги. Постояла, посмотрела вслед удаляющейся машине. Потом медленно пошла по проулку направо, вглядываясь в старые просевшие избушки. За палисадниками лежали пухлые сугробы – снег здесь был удивительно чистый, истошно белый, искрился под морозным солнцем, визгливо скрипел под ногами. А вот наверняка и улица Ленина – широкая дорога с разъезженной колеей и дома уже повыше, посолиднее. И опять – ни души. Даже спросить не у кого, который из этих домов пятнадцатый. Хотя вон там, подальше, есть какое-то шевеление, вот скрипнула петлей калитка…

Старая женщина в валенках и толстой синей тужурке, кряхтя, возила огромной деревянной лопатой по рыхлому снегу, пытаясь прочистить дорожку от ворот. Увидев перед собой Дилю, вздрогнула, будто испугалась, и тут же испуг на ее белом морщинистом лице сменился крайним любопытством:

– Тебе чего, касатка? Ищешь кого-то? Смотрю, нездешняя…

– Мне нужен дом номер пятнадцать. Вы не подскажете – это который?

– Так и вот он… – махнула она рукой, – аккурат напротив моего дома. А ты к Зинке, что ль?

– Да. Я к Зинаиде Коноваловой.

– И-и-и… Да окстись, матушка! Зинка-то уж сто лет как не Коновалова! Вспомнила бабка, как девкой была! Она уж давно Попова, Зинка-то… А ты за какой такой к ней надобностью?

– Спасибо, бабушка! – торопливо отступила от старушки Диля, направляясь через дорогу к дому напротив. – Спасибо, что подсказали.

– Ты только стучи шибче, Зинка-то глуховата малость. В девках шустрая была, а сейчас тетеря тетерей. Стучи, дома она. Я надысь в окно видела, как она на колодезь за водой выходила.

Подойдя под приглядом старухи к черным воротцам, Диля попыталась перевести дух, но бесполезно – сердце прыгало внутри, спина взмокла, и дрожащая рука никак не хотела стучать «шибче», будто ушли из нее все силы. Стучать и впрямь пришлось долго, пока не скрипнула с той стороны дверь и сердитый женский голос не проворчал недовольно:

– Да слышу, слышу, хватит уж колошматиться… Сейчас открою. Светка, ты, что ль?

Диля хотела ответить, что никакая она не «Светка», но вовремя опомнилась. Что, через ворота, что ли, кричать, кто она есть такая? Тем более тяжелое астматическое дыхание ее «тетери»-тетушки слышалось уже совсем близко, и воротца, открываясь, загремели железной щеколдой. Диля постаралась улыбнуться выплывшему к ней навстречу из толщи времени родному лицу, но не смогла – губы будто судорогой свело. Да и родное лицо вовсе не располагало к теплой улыбке – было сердитым, отекшим и бледным, как сырая картофелина на срезе, глазки-буравчики вонзились в нее с неприязненным любопытством.

– Вам кого нужно? Если к Светке, то ее дома нет. На работе она.

– Нет, я к вам… Я к вам, тетя Зина. Я дочка вашей сестры, Маши Коноваловой. Здравствуйте…

Любопытство вмиг сошло с теткиного лица, сменившись испуганным удивлением. Глянув через Дилино плечо на застывшую за спиной старуху с лопатой, она распахнула пошире воротца, потянула ее вовнутрь за рукав пуховика, проговорила в сторону старухи с одышкой:

– Доброго утречка, Мокеевна! Чего тебе не спится-то?

– Да куды там – спится! – с готовностью откликнулась старуха. – Да рази сейчас утро? Уж обедать пора…

– Проходи в дом, коль приехала, – мотнула головой тетка в сторону невысокого обледенелого крылечка. – Холодно тут стоять-то…

Она заковыляла перед Дилей на толстых ногах, обутых в старые расплющенные валенки, тяжело поднялась по ступенькам, хватаясь за узкие, будто игрушечные перильца. Диля поднялась вслед за ней, прошла через темные сенцы, переступила порог, огляделась. Комнатка с маленькими оконцами, кухня, крашеный коричневой краской дощатый пол, слабая лампочка под потолком. И запах – то ли перекисшего теста, то ли вареной капусты – не очень приятный.

– Заходи, коли приехала. Чего на пороге жмешься? – проговорила тяжело тетка, держась пухлой отечной рукой за грудь и исподволь рассматривая Дилю. – Я сегодня все утро лежу, дыхалку опять прихватило, не сготовила еще ничего. Астма у меня. Так что извини, угощать особо нечем.

– Что вы, я ничего не хочу… – замотала головой Диля, проходя в кухонный закуток и усаживаясь на скамью, крытую домотканой толстой циновкой. – Я просто так… Я познакомиться приехала…

– Ишь ты, познакомиться! А чего мать не сама заявилась, а тебя послала?

– Так умерла она, тетя Зина… Уж четыре месяца как.

– Ой, батюшки-светы, царствие небесное! – слезно воскликнула тетя Зина, подняв руки к лицу. Потом перекрестилась торопливо: – Царствие небесное, вечный покой, прости меня, господи, грешную… А отец-то твой жив?