Паучиха. Личное дело майора Самоваровой - Полина Елизарова

В тревоге за здоровье мужа частенько прятался страх остаться без дохода, в тревоге за жену — страх крушения быта. С детьми было сложнее. Удивительно, но те, у кого были маленькие дети, не стремились попасть на прием. В основном, приходили клиенты, которым уже взрослые дети доставляли какое-либо неудобство, либо те, у кого детей не было. Последние боялись бесславной смерти.

Душа человека жива, пока о нем вспоминают. Бездетные понимали, что вспоминать о них после кончины будет некому: друзья существуют, пока есть взаимный интерес, а какой может быть интерес к покойнику?

Ее тревожные клиенты уже имели онкологию или панически ее боялись, либо горели запоздалым желанием завести наконец ребенка.

Тревожные не торговались, тревожные готовы были щедро оплачивать ее услуги, получая взамен надежду.

Она их не лечила, они лечили себя сами — избавлением от дисфункциональных схем мышления. Для того чтобы не просто их «слышать», но и «врачевать» их души, ей понадобилось всего-то осилить пару книжек по когнитивно-поведенческой психотерапии.

После знакомства с Даней она поняла, как сильно от них устала.

И вдруг начала тревожиться сама — сначала о том, насколько она все еще привлекательна, а через пару бурных, расшатывающих уже ее собственные схемы мышления свиданий, — о нем самом.

Не имея возможности считывать поток его мыслей, она училась задавать вопросы и, словно шагая в полной темноте, отчаянно пыталась воспринимать на веру его ответы.

— Где сейчас твоя мама?

После секса у нее вошло в привычку лежать на его животе.

— Я говорил, она приходит после шести, — спокойно ответил Даня. — Не торопись, у нас еще есть время.

Инфанта сглотнула. Вчера пришел ответ от Пети на ее запрос, — пожалуй, самый тревожный из тех, с какими она когда-либо к нему обращалась. Кузьмина Наталья Петровна, мать Даниила Аркадьевича Кузьмина, скончалась тридцатого сентября этого года в больнице от обширного инфаркта. Отца у Дани не было.

— Почему?

— Что почему?

— Почему она никогда не приходит раньше? — Инфанта не понимала, для чего он ей врет. Как подвести его к правде? Да и надо ли к ней подводить?

Свою правду она смогла принять только спустя много лет.

…Тем поздним вечером восемнадцатилетняя студентка, дочь Юрия, обожравшись наркоты, сиганула с балкона седьмого этажа. Несмотря на праздник 9-го мая трудоголик Юрий работал, и Инфанта сопровождала его на встрече с партнерами в ресторане.

С квартирной хозяйкой (женившись второй раз, бизнесмен снимал дочери от первого брака квартиру) оперативно связались услышавшие крик соседи, и она немедленно набрала Юрию.

Подъехав к дому раньше «скорой», через десять минут после случившегося, они увидели девичье тело, похожее на безжизненную, тряпичную куклу. Крови было на удивление мало, или Инфанте так показалось…

Праздничный салют озарял безумными разноцветными всполохами испуганное небо, и все произошедшее поначалу виделось какой-то дурацкой киношной постановкой.

С самоубийцей Инфанта была не знакома, шеф обычно все устраивал так, чтобы его близкие не появлялись на работе. Наклонившись над девушкой из непреодолимого любопытства, Инфанта неожиданно выхватила витающей над телом, невидимый глазу, но остро ощущаемый ею переход от жизни к смерти. И в тот момент бессильно поняла — над этим переходом никто из людей не властен, в нем правят неведомые человеку силы.

Как заколдованная, она застыла над телом…

В те минуты ее сознание наконец целиком вместило осознание, что матери больше нет. Нигде. И не будет никогда. Она давно прошла свой переход.

Больше не было нужды представлять себе какое-то условное пространство, крича в которое к ней можно было обращаться, чтобы вопрошать, негодовать, обвинять, казнить, клеймить, проклинать и каждый раз — не прощать.

Больше не было нужды растравлять себя мыслями о могильных червях, которые разъели материнский труп с почерневшими зубами и зияющими бездной глазницами.

Материнский образ растаял, остался лишь факт, безжалостно выметавший из подсознания жестокие заигрывания с тем, что давно уже было мертво.

И пока подъехавшие санитары поднимали с асфальта тело самоубийцы, она не разумом, а чем-то, существенно большим, отпустила мать…

Неведомые силы сохранили несчастной жизнь, если это можно было назвать жизнью.

«Если она выживет, клянусь, буду жить с одной женой, без греха!» Стоя рядом с Юрием, под яркие всполохи праздничного салюта, Инфанта вдруг услышала его мысли.

Такое с ней было в раннем детстве: она слышала мысли других, но думала, что так происходит у всех.

После гибели матери этот дар исчез, и она, вынужденная цепляться зубами за любые возможности выжить, незаметно его растеряла.

Юрий солгал наполовину. Постоянных любовниц он больше не заводил, предпочитая удовлетворять свои мужские потребности либо с ней, его личной помощницей, либо с женщинами легкого поведения. А девчонка прожила еще пару лет. После многочисленных операций к ней вернулись только самые примитивные навыки — она смогла есть, пить и односложно отвечать на вопросы.

Инфанта поняла: в том, что случилось тем вечером, был виновен Юрий.

Конечно, не он пихал дочери наркоту, не он решил взять на душу один из смертных грехов… Но он, по сути, давно от дочери отказался.

В ту длинную, бессонную ночь, сидя с ним рядом в коридоре больницы, Инфанта вдруг поняла, что и в ее судьбе есть конкретный виновный: пухлогубая двуличная тварь, которая когда-то отобрала у нее надежду…

Инфанта приподнялась и внимательно посмотрела на Даню.

Его оливковые глаза смотрели спокойно и устало.

Нет, ее друг не был безумен…

Возможно, здесь была ошибка, и умершая являлась его матерью только по документам, а воспитала его и жила в этой квартире какая-то другая женщина, заменившая мать. Инфанта же ничего о нем не знала!

— Отдохни, я приготовлю нам чай. — Она встала и, накинув на себя его рубашку, вышла из комнаты.

Поставив чайник, Инфанта прокралась в маленькую комнату.

Все осталось на своих местах: диван с подушками, книги на пыльном столе, кофта на кресле и запах лекарств.

И серая кофта, и старые книги, и стены с выцветшими, местами ободранными обоями, глядели на нее угрожающе.

Чайник на кухне щелкнул и отключился.

Вновь почувствовав неясную, неумолимо зависшую над ней угрозу, Инфанта выскочила из комнаты.

* * *

Ужинали снова без доктора. На сей раз он хотя бы удосужился позвонить и объяснить, что вынужден принять сложную пациентку после восьми вечера.

Между Анькой и Олегом явно произошел какой-то неприятный разговор.