Важные годы. Почему не стоит откладывать жизнь на потом - Мэг Джей

Но этого может и не произойти.

Поскольку между двадцатью и тридцатью годами последний критический период развития мозга достигает кульминации, этот возраст, как сказал один психолог, – время «большого риска и больших возможностей»[118]. Безусловно, после тридцати мозг остается пластичным, но он больше никогда не предложит нам такого огромного количества новых нейронных связей. Мы больше никогда не сможем изучать что-то новое так быстро. Нам больше никогда не будет так легко стать теми, кем мы надеемся стать. Следовательно, бездействие в этот период очень опасно.

В полном соответствии с принципом «используй или потеряешь» те новые нейронные связи в лобной доле головного мозга, которые мы задействуем, сохраняются и активизируются, а те, которые остаются неиспользованными, просто отсекаются[119]. Мы становимся тем, что видим, слышим и делаем каждый день. Мы не можем стать тем, чего не видим, не слышим и не делаем ежедневно. В нейронауке этот феномен известен под названием «выживание самых активных».

Молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, которые эффективно используют свой мозг, занимаясь работой и поддерживая настоящие отношения, осваивают язык взрослой жизни именно тогда, когда их мозг готов к этому. В следующих главах мы поговорим о том, как юноши и девушки этой возрастной категории учатся владеть собой на работе и в любви, что помогает им стать настоящими профессионалами в своей сфере деятельности и добиться успеха в личной жизни. Они учатся строить отношения с другими людьми и достигать поставленных целей, что делает их счастливыми и уверенными в себе. Они учатся мыслить с опережением, пока определяющие моменты их жизни не окажутся в прошлом. Молодые люди двадцати с лишним лет, неэффективно использующие свой мозг, становятся тридцатилетними взрослыми людьми, которые чувствуют себя несостоявшимися в профессиональном и личном плане. Такие люди просто упускают возможность достойно прожить оставшуюся часть жизни.

Это очень легко – позволить неопределенности взять над собой верх, затаиться где-то в городской толпе или в родительском доме и ждать, пока наш мозг созреет сам по себе и мы каким-то образом получим правильные ответы на все те вопросы, которые ставит перед нами жизнь. Но наш мозг устроен совсем не так. И жизнь устроена не так. Кроме того, даже если бы наш разум мог подождать, любовь и работа ждать не могут. Возраст от двадцати до тридцати лет – действительно самый подходящий этап для активных действий. Именно от этого зависит наша способность мыслить с опережением в период неопределенности.

Когда мы пытаемся сделать что-то новое, мы не знаем, что делаем. В этом и есть самая большая проблема.

Джеффри Калмикофф, дизайнер

Его уносит малейший ветерок критики.

Сэмюэл Джонсон, писатель

– На бумаге все то, что я делаю, выглядит очень хорошо, но я ненавижу, просто ненавижу свою работу, – вот что я услышала по телефону. И еще слезы. – Просто скажите мне, что я могу бросить работу. Если я буду знать, что смогу все бросить, мне удастся прожить еще один день. Просто скажите, что я могу уйти. Что я не буду заниматься этим всегда.

– Ты определенно не будешь заниматься этим всю оставшуюся жизнь, и ты, конечно же, можешь все бросить. Но я считаю, что тебе не следует этого делать, – ответила я.

В трубке послышалось шмыганье носом.

Даниель была моей бывшей клиенткой, прошедшей трудный путь стажировок и поиска полезных контактов и в конце концов ставшей ассистентом знаменитого ведущего телевизионных новостей. На какой-то короткий миг ей показалось, что она добилась своей цели. Но через несколько недель она чувствовала себя хуже, чем когда-либо. Мы возобновили наши еженедельные сеансы, на этот раз по телефону. Даниель звонила мне каждый понедельник в восемь часов утра.

Работа Даниель представляла собой нечто среднее между тем, что показано в фильмах «Дьявол носит Prada» и «Красавцы». Начальник кричал на нее почти ежедневно, поскольку ей не удавалось быть всеведущей. Как посмела Даниель не знать, что мистера Х необходимо сразу же соединять с ним по телефону? И почему Даниель не предвидела, что его могут выставить из салона первого класса?

Самое худшее случилось тогда, когда босс выехал за пределы Нью-Йорка на своем автомобиле и заблудился где-то между Коннектикутом и Нью-Джерси. Он позвонил Даниель и начал кричать в трубку: «Где, черт возьми, я нахожусь?!» – как будто она могла знать об этом, сидя за своим столом и ощущая приближающийся приступ паники.

Ситуация, в которой оказалась Даниель, может показаться экстремальной и в каком-то смысле маловероятной. Ее начальник вел себя скорее как персонаж какого-нибудь фильма, чем как реальный человек. Но, увы, он все же был реальным, как и сама Даниель. Мы все когда-то побывали в подобной ситуации.

Когда я училась на последнем курсе, одним из моих научных руководителей назначили известного клинического психолога. Для меня это было честью, хотя я и слышала, что она – чрезвычайно занятая бизнес-леди, у которой наблюдаются проблемы с многозадачностью. Ходили слухи, что она работает со своими подопечными прямо из автомобиля, когда ездит по городу, забирая одежду из химчистки или решая какие-то вопросы в банке. Но мне сказали, что в этом году все будет по-другому. Моему научному руководителю строго-настрого запретили покидать кабинет во время консультаций со студентами. Разве это могло быть плохо?

Наши еженедельные встречи проходили по вторникам после обеда. Руководительница прибегала в кабинет с опозданием и приносила с собой сумку с той работой, которую планировала сделать, слушая меня. Иногда это было вязание. В других случаях она вытирала пыль в кабинете. А однажды даже пригласила кого-то, чтобы сделать перетяжку дивана.

Как-то раз, когда мы устроились в кабинете, она открыла сумку и достала пакет с луковицами. Затем разделочную доску. А потом большой нож. Целый час она резала лук на разделочной доске, которая лежала у нее на коленях, пока я рассказывала ей о клиентах, а она давала мне рекомендации. За все это время она ни разу даже не взглянула в мою сторону, разве что один раз, чтобы сказать: «Время вышло!» Только тогда она заметила, что у меня по лицу катятся слезы, главным образом из-за лука, но отчасти и из-за того, как я себя чувствовала.