Тайна древлянской княгини - Елизавета Дворецкая

Кроме крепости, защитой Ладоги служила дружина варяжского князя Рерика, который сам же построил эту крепость, обосновался в ней и жил здесь уже более пятнадцати лет. Вскоре Предславе рассказали, что именно его, Рерика, прочат в новые словенские князья. Сперва она очень удивилась и не поверила – да какие у него права на это? Он ведь здесь чужой и ничем не связан со старинным, почти истребленным чуть ли не сто лет назад родом словенских князей, одним из отдаленных потомков которого, кстати сказать, являлась и она сама. Но оказалось, что именно это и стало его преимуществом: не будучи напрямую связан ни с одним из соперничающих родов, ладожских и словенских, Рерик, которому придавала вес хорошая дружина и королевское происхождение, а также мудрость, деловая хватка, опыт и способность с каждым находить общий язык, улаживал ссоры, примирял и содействовал поддержанию равновесия на волховских берегах. К тому же он приходился родичем Ольгу киевскому – точнее, был женат на его сестре, – и по прошествии стольких лет многим уже казалось, что варяжский князь в Ладоге, состоящий в родстве с таким же варяжским князем в полянском Киеве, будет вполне уместен.

Но на дела самой Предславы никакие князья пока не имели влияния. Напротив: на совет по поводу ее судьбы собрались старики и старухи, волхвы и жрицы, в основном из числа потомков знаменитой Радогневы Любшанки и тех, кто был связан с ними родством.

Совет собрался в Велеше – Велесовом святилище на самой северной окраине ладожского поселения. Сама площадка святилища, засыпанная снегом, в зимнее время не посещалась, но в избе рядом с ним старухи-волхвы жили круглый год. Велеша считалась земным отражением Огненной реки с ее Калиновым мостом – рубежом между Явью и Навью, который требовалось охранять, причем в зимнее темное время – особенно. Старухи, уже стоящие на пороге своей земной жизни, одетые в медвежьи шкуры, с посохами, к которым были привешены бубенчики, несли дозор, ступая одной ногой по тропке мира живых, а другой – по Закрадному миру. Предславе было жутко сидеть в избе среди десятка этих существ, уже непонятно к какому миру принадлежащих, но ее жуть была скорее благоговением, чем страхом. Ведь главной среди старух – Велесовых стражниц была ее родная бабка Милорада, да и с прочими она состояла в той или иной степени родства. И не могла не думать о том, что, останься ее мать в Ладоге, именно она сменила бы со временем Милораду, а впоследствии – и сама Предслава. Что, очень возможно, и случится: ведь она уже вдова, существо, стоящее на грани Нави.

Здесь была Велерада – средняя дочь Радогневы, младшая сестра Милорады, старик Святобор, приходившийся Вояте родным дедом, его жена Солога, тетки Предславы – Льдиса, Олова, Ведома. Эти три женщины средних лет управляли ходом всех годовых празднеств и обрядов в Ладоге и пользовались уважением, будто сами Суденицы. Но сейчас, в полутьме избы, при нескольких лучинах, видя кругом темные фигуры, закутанные в косматые медвежьи меха, с личинами из бересты и высушенных звериных морд на коленях или головах, Предславе было трудно отделаться от мысли, что с ней говорят чуры, настоящие стражи Огненной реки.

Ей пришлось снова в подробностях рассказать все о своих встречах с Князем-Ужом и Незваной, обо всем, что она и Воята сделали ради избавления от них. В целом их поведение одобрили: да и как иначе, если эти самые люди и учили когда-то своих потомков оберегать себя от злого влияния Навьего мира. Но этого могло оказаться мало. Здесь, на Волхове, который считался таким же воплощением Ящера, как Ужа в Деревляни, божество Забыть-реки слишком глубоко почитали.

– Как бы не остался обижен Ящер, – сказала Ведома, и остальные закивали в знак согласия. – Хоть и не по праву тебя ему обещали, а все же обещали. И если он тебя своей почитает, то на нас всех ты его гнев навлечешь.

– Ты ведь – Милорады внучка, Радогневы правнучка, от Любоша самого, кровь из наших жилочек, кость от наших косточек, – добавила ее сестра Льдиса, дочь варяга Вологора, который когда-то дал ей имя в честь своей матери Альдис.

– И бабки Милуши ты, можно сказать, старшая внучка, – подхватила Олова, тоже носительница старого варяжского имени – Алов. – Яруша-то в Киеве, дочь ее Придислава сюда и глаз не покажет, а от второй дочери ты – старшая.

– Была бы девкой у нас – ходила бы Девой Альдогой, Ящеровой невестой.

– Тебе нельзя с Волховом-батюшкой не в ладу жить. Уж кому бы – но не тебе.

И все старики и старухи согласно кивали. А Предслава прочувствовала то, о чем и раньше знала, но как-то не задумывалась. Происходя из рода древнего прародителя Любоша, который первым из людей словенского языка еще несколько веков назад основал поселение на берегах Волхова, вследствие чего его род до сих пор оставался здесь старшим, она единственная и старшая дочь если не первой, то второй дочери Милорады, в свое время могла бы занимать место «первородной девы-любшанки» – невесты Волхова, жертвы, но и госпожи, через которую заключается и поддерживается союз волховских словен с их божеством. Для нее не было новостью то, что благополучие целого племени зависит от ее дружбы с богами – ведь в качестве деревлянской княгини она уже находилась в том же положении. Но здесь ответственность падала на нее в силу не положения, а самого происхождения, и снять ее с себя, как она сложила полномочия коростеньской княгини, передав их Людомиле, было невозможно, как невозможно заменить саму свою кровь на какую-то другую. Ведь они правы: Яромила, старшая дочь Милорады, далеко, ее единственная дочь Придиса никогда не бывала в Ладоге и не будет, а следом за ними идет она – Предслава. И раз уж она теперь здесь, уклониться от исполнения своего долга никак нельзя.

– Прежде чем опять замуж идти, поживи здесь, – добавила Милорада. – Если обижен наш батюшка – искупишь вину, а не обижен – получишь милость.

Прежде чем опять идти замуж! Никто в этой избе, как и во всей Ладоге, не сомневался, что раньше или позже Предславе предстоит новое замужество. Слишком многое заключала она в себе, чтобы роды и племена позволили всему этому пропасть даром.

Вот так и Предслава облеклась в медвежью шкуру. В один из глухих темных дней, когда даже в полдень над заснеженным миром висит серое марево и далекое солнце безнадежно тонет за целыми морями серых, плотных, непроглядных снеговых туч, бабка Милуша повела ее в настоящую Велешу – внутреннюю, скрытую от глаз непосвященных, настоящее Кощное подземелье.

От матери Предслава еще в детстве слышала о существовании этого места – как и все в Ладоге. Но мало кто здесь побывал, и сама Дивляна спускалась сюда только один раз. Неподалеку от берега Волхова, в логу, располагался вход – отверстие, закрытое толстой дубовой дверью. Среди снегов был расчищен узкий проход – едва одному пробраться. Отворить тяжелую дверь старухе было не под силу, и им помогал Велем, но внутрь он не пошел – жуть брала, да ему и незачем. Вошли только Милорада и Предслава; дверь Велем опять за ними закрыл, и они остались вдвоем в кромешной тьме подземелья.

После холода снаружи здесь показалось неожиданно тепло. Предслава стояла, замерев и ничего не видя, боясь пошевелиться и только слыша, как бабка Милуша шуршит и возится с чем-то впотьмах. Мерещилось, что малейшее неловкое движение разрушит хрупкое равновесие этого места, вызовет к жизни неведомые, но жуткие силы, растворит провалы в саму Бездну… Вспоминался рассказ матери о том, как Дивляна, тоже будучи молодой вдовой, ровесницей нынешней дочери, тоже в Ладоге и тоже зимой однажды видела сон о нисхождении в Навь – она видела там другое, но Предслава не могла отвязаться от чувства, что находится в Нави.