Гордость и страсть - Шарлотта Физерстоун

— Ты прежде ее никогда не видела, — со вздохом сказала она, — потому что ее нашел мой отец. Он узнал, что это подарок того, кого он считал неподходящим, вырвал ее у меня из рук и закинул в мусор, словно это что-то не важнее картофельных очистков.

«Вот что я думаю об этом подарке, девочка, и то же я думаю о том, кто его подарил. Ни на что не годный мусор. А что касается тебя, парень, — отец выругался, — я тебя кое-чему научу для твоей же пользы, — и опустил тяжелую руку на голову Габриеля, тяжелый перстень с печаткой пришелся ему по лицу. Кровь хлынула по щеке. — Убирайся и больше никогда не возвращайся, или я повешу тебя, и ветер будет раскачивать твое тело на виселице. Это дерзость с твоей стороны — дарить нечто подобное дочери лорда, воображая, что ты сможешь заполучить ее. Ее будущее с герцогом, а не с немытым оборванцем из трущоб».

Габриель ушел, его грустный взгляд был прикован к ее глазам. Он даже не попрощался, и это до сих пор не давало ей покоя.

Больше она его не видела. Игрушечная кроватка была единственным вещественным доказательством связи между ними.

— О, — произнесла Изабелла, и в этом отразилась целая гамма чувств. — Я понимаю.

— Тот, кто подарил ее мне, — слова становились тяжелыми и неповоротливыми, причиняя боль, — был единственным настоящим другом. До того момента, как ты поселилась со мной.

Изабелла потянулась к ней, Люси сжала пальцы кузины, накрыв своей рукой. Этим утром она так нуждалась в утешении и понимании, которые могла подарить Изабелла.

— После того как папа наказал меня, я затаилась в своей комнате и ждала ночи. Тогда я вышла на улицу и перерыла весь мусор, чтобы найти ее. Крысы грызли обрезки мяса, которые лежали сверху. Видишь эти следы от их зубов? Но я пнула их и выхватила кроватку. Она лежала здесь, у меня, спрятанная от посторонних глаз.

— Люси, прости, как ужасно все это!

— Все, что было, — это всего лишь моя жизнь, Исси. Пусть ты росла не в таком богатом доме, но у тебя была любовь матери. А я росла в доме, устроенном для осуществления общественной функции, согласно диктату света. Он не оставляет девушке с ее мечтами и грезами надежды на их осуществление, если они непрактичны, — в тихом раздумье сказала Люси. — Если бы мои мечты сводились только к тому, чтобы найти удачную партию, я бы осуществила их в первый же свой сезон.

— А о чем ты мечтаешь, Люси? Не помню, чтобы ты когда-нибудь говорила об этом.

Люси молчала в каком-то изнеможении. Наверное, давала о себе знать усталость, накопившаяся в ее душе все долгие годы холода одиночества.

— Я покончила с ними, — прошептала она, боясь, что голос выдаст Исси всю глубину потрясения. — Это больше не имеет значения.

— Так ли? — спросила кузина, заставляя Люси посмотреть ей в глаза. — Мне кажется, это никогда еще не было так важно. Ты не просто так достала сокровище, этому есть какая-то причина.

С печальной улыбкой Люси смотрела на смешную и трогательную игрушку.

— Когда я гляжу на нее, чувствую утешение. Мысли уносятся к тому времени, когда я была действительно счастлива, верила в то, что… имею для кого-то значение.

Люси заметила, что глаза Изабеллы наполняются слезами.

— Имеешь значение, Люси. Ты так много значишь для меня, твоя боль просто убивает мое сердце. Ищи свою мечту, — прошептала она. — Прошлое нельзя переделать, я это знаю. Но боль можно излечить.

Смахнув с ресниц слезы, готовые покатиться по щекам, Люси смотрела на сомкнутые руки.

— Я тогда мечтала о саде, полном роз и глициний, дорожке, окаймленной лавандой, и красивой изгороди, сложенной из дикого камня, с белой калиткой, которая поскрипывает, когда открываешь ее. А за ней небольшой белый дом под остроконечной крышей, построенный из старого камня, с широкими окнами, глядящими на пологие холмы. Тогда я представляла себя гуляющей по саду, а дети в белых платьицах и коротких штанишках весело бегают вокруг меня и играют. Я поднимала взгляд, видела его, стоящего неподалеку, глядящего на меня, и видела, какая любовь сияет в его глазах. Этот образ до сих пор остается где-то в глубине моей души. Глупая романтическая чушь, — фыркнула она, проводя рукою по глазам. — Просто бессмысленно предаваться подобным мечтам.

— Мечтать о любящем муже? О детях, которых ты родишь любимому мужчине? Желать завести теплый гостеприимный дом, жить в нем, а не в экспонате в центре Мейфэра? — вопрошала Исси. — Люси, это не бессмысленно, а просто и тепло. И так далеко от того, что ты получила в своем детстве.

— Мечты сельской барышни, — пробормотала Люси. — Леди моего статуса должны стремиться стать герцогинями, жить в чудовищных особняках с длинными галереями, увешанными портретами умерших родственников. Разделение во всем, в спальнях, светских обязанностях, планах, в жизни вообще. Объединяет лишь наследник. В этом случае нам предписано соединяться во имя супружеского долга, и так до тех пор, пока не появится ребенок. А потом муж может развлекаться со своей любовницей, пока не возникнет потребность в следующем отпрыске. А мне будет предоставлено право проводить дни и ночи в одиночестве, словно птице в золоченой клетке. Но я бы предпочла жить в разваливающейся лачуге, лишь бы делить ее с тем, кто будет смотреть на меня с чуть большим чувством, чем чувство долга.

— Все будет так, как ты хочешь!

— Нет, — печально улыбнулась Люси. — У меня внутри все сковано таким холодом. От него боль становится меньше, сквозь него не может пробиться чувство потери. Там нет грез. Только реальность. Но я усвоила урок того дня, когда отец разбил мое сердце и выкинул, как мусор, все, о чем я мечтала ночами. Я поняла, что не позволю ему полностью распоряжаться мной. Я сознаю свои обязанности и выполню их, но не вверю свою жизнь мужчине, которого он назначит для этого. Не доставлю ему такой радости, не позволю выбирать того, с кем мне вступать в брак, с кем ложиться в постель и кто станет отцом моих детей. Я буду подчиняться его требованиям, но не всем.

— А герцог, Люси? — прикусив губу, спросила Исси. — Какое место ты отводишь ему во всем этом?

Люси почему-то вспомнила миссис Фрейзер, в памяти яркой вспышкой возникли глаза, которые она увидела во время транса. Она подумала о своем друге, о том, как он стоял у двери, раздавленный насмешками отца, ворвавшегося в кухню. О Томасе и о том, чего не разделила с ним, затем вернулась мыслями к Сассексу и тому, что они пережили. Люси долго молчала в замешательстве, слушая сумасшедшее биение своего сердца. Потянувшись, она осторожно взяла деревянную вещичку, которая всегда привносила покой в ее мятущуюся душу.

— Я не знаю, — наконец сказала она. — Просто не хочу об этом думать.

Дверь отворилась, и в комнату ворвалась Сибилла с письмом в руке. Люси отметила, как она запыхалась, проворно встала, решив, что это известия об отце.

— Это только что принес посыльный. Мне сказали, это очень срочно.

Взяв письмо, Люси просмотрела содержание и почувствовала, как закипает кровь.