Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс

Они останавливались в маленьких захолустных или пригородных гостиницах и ресторанчиках. Клара издавна привыкла к переездам и ни на что не обращала внимания, ей и без того было о чем подумать. А Лаури вел машину так, словно ему все уже знакомо, словно он много раз ездил этой дорогой и ему беспокоиться не о чем. Клара давно научилась отличать людей особого склада. Есть такие, кто никогда ничего не делает, а есть другие – они всем распоряжаются, отвозят тебя куда надо, и все это без шума, без суеты. Покуда такой рядом, можно ни о чем не заботиться. Иногда таким бывал отец, и Лаури тоже такой.

Когда они заходили куда-нибудь поесть, Клара начинала осматриваться – напряженно, до боли в глазах: мало ли кого тут встретишь. У Лаури какое-то такое лицо, словно он знает разные секреты, только держит их при себе. И всякий раз, как они где-нибудь останавливались, Клара думала: вдруг тут есть кто-то знакомый, кто передаст Карлтону, что она здесь была… но все, конечно, были чужие, и под конец все чужие стали казаться на одно лицо.

В этих почти безлюдных уголках и захолустьях Лаури распоряжался как хозяин. С ним врывался особый дух: вот он входит усталый, вымотавшийся, но это усталость сильного человека, он вел машину многие часы, и еще многие часы предстоят, но он знает, что делает, и доволен собой. Клара искоса следила за ним, иной раз ловила его отражение в каком-нибудь зеркале и думала – ему есть куда идти, а другие, почти все, кого видишь вокруг, уже остановились и никуда больше не двинутся. Ей и самой идти некуда. И думать не о чем, кроме как о том, что остается позади. Она силилась сосредоточиться мыслями на том последнем поселке во Флориде, надо же знать и помнить, в какой стороне он остался. Но Лаури после Флориды столько раз сворачивал и поворачивал, что в голове у нее все спуталось; и где бы она теперь ни очутилась, ей казалось: родные остались как раз позади, только за много сотен миль. А вот Лаури всегда рядом, и, стало быть, она и вправду больше не дома.

Время шло, а они все ехали и ехали. Хорошо было, когда останавливались поесть, приятно смотреть, как быстро ест Лаури, можно порадоваться: значит, все-таки он такой же человек, как все. А вот ей есть неохота. Она так устала, совсем выдохлась, хотя делать ничего не делала, только сидела в машине да глядела на дорогу. И вот она поднесет ложку или вилку ко рту и словно забудет про нее, сидит и смотрит невидящими глазами не на еду, не на стол, а куда-то в пространство. Тогда Лаури говорит:

– Доедай-ка, я за это заплатил.

Один раз они остановились в загородной гостинице, что стояла в глубине усыпанного золой участка. С виду гостиница Кларе понравилась: когда-то это был просто дом, в задней половине и наверху можно было жить. Пришлось войти туда с Лаури, и она немного оробела. Но все оказалось знакомо, в таких местах они останавливались и прежде. Так же пахло табачным дымом, пивом, сыростью.

Лаури молча ел; и вдруг Клара сказала:

– Не хочу умирать. Я боюсь умереть.

Он так долго вел машину, что весь взмок, и лицо стало сонное, вялое. Клара облокотилась на столик, прижала пальцы к глазам. У стойки разговаривали двое – да как-то бестолково, прямо досада брала. Один что-то скажет, а другой медлит, отвечает не сразу. И так без конца. Сквозь пальцы Клара глядела на Лаури. До чего же она его любит и какая она от этого беспомощная!

– Что ты сказала? – спросил Лаури.

Он все еще ел. Приятно на него смотреть, чувство такое, словно это она дала ему поесть.

– Я говорю – куда мы едем? – сказала она.

– Кто, ты или я?

– Мы оба.

– Придется тебе решать, что ты будешь делать дальше, – сказал он. – Я завтра уже приеду, куда мне надо.

Клара оттолкнула свою тарелку.

– Я тебе за все это заплачу.

– Ерунда, не думай об этом.

– Наймусь на работу и отдам тебе долг.

– Да кто тебя наймет? Что ты умеешь?

Клара удивилась: может, это он шутит? И через силу засмеялась. Ее чувство к нему понемногу менялось, в ней росла ярость. Он покорил ее своим лицом, сильными руками, тем, как он взял и увез ее с собой, он ее спас, но она и ненавидит его: почему он то и дело глядит по сторонам и забывает, что она сидит тут, напротив? Сразу видно, он про нее забыл. Как будто на том месте, где она сидит и украдкой сквозь пальцы глядит на него, просто дырка в воздухе, он даже глаза не отводит, просто не замечает, что она здесь, перед ним… Лаури покончил с едой, тоже отодвинул тарелку и, отдыхая, откинулся на стуле. Взгляд его непрестанно блуждал по комнате. Как будто никогда и ни на что не стоит поглядеть подольше.

– А там, куда ты едешь, у тебя какая работа? – спросила она.

Лаури пожал плечами.

– Не можешь, что ли, мне сказать?

– Ну-ка повтори.

– Чего повторить?

– Что сейчас сказала.

– А… а что я сказала? Ага: не можешь, что ли, мне сказать?

Лаури улыбнулся:

– Мне нравится, как ты говоришь.

Клара покраснела и отвела глаза.

– Может, я не такая… ну, что ли, говорю не так?.. Я ж в школу не ходила, не училась ничему. Ничего я не знаю…

– Ты как раз такая, как надо.

Но ее обозлило, как он это сказал, обозлила его улыбка. Вот оно что, слова не просто сами по себе – скажешь, и все понятно, оказывается, в них есть еще тайный смысл, они могут прозвучать по-особенному, и тогда поймешь такое, чего вовсе не надо бы знать… Ладно, она будет слушать, как говорит Лаури, и сама тоже станет так говорить.

За рулем, когда его начинал одолевать сон, Лаури, чтоб не уснуть, принимался болтать:

– Люблю водить машину, всегда любил. Люблю дороги, даже ухабистые люблю, даже грязные… Надо ж куда-то девать силы. Всюду одно и то же, но все равно нельзя сидеть на одном месте.

«Всюду одно и то же, но все равно нельзя сидеть на одном месте», – повторила про себя Клара.

– Я никогда ничего не ищу. Чего искать? Здорово, что я могу так долго не спать… А спать хочется, голова трещит… Вести машину – это тоже моя работа, здорово, что я могу так долго обходиться без сна. Хотя, если б ты могла меня сменить, я бы не отказался.

– А ты меня научишь?

Он не отвечал, словно уже уснул и только руки сами по привычке ведут машину. Уж лучше бы опять заговорил. Никогда не знаешь, что он скажет – он может сказать что угодно. Лишь бы только не рехнулся, а то его арестуют и уведут. Один раз в поселке она видела: одного дядьку схватили и уволокли, он вопил и ревел, как маленький, а жена бежала рядом и орала на него. Тот дядька рехнулся. Его жена позвала полицию. Рехнулся, потому и орал во все горло, а то еще бывают такие, что рехнутся, но молчат, таятся, и таких никуда не забирают. У них все-таки хватает ума вести себя смирно. Вот если она, Клара, когда-нибудь станет старая и чокнутая, она будет помалкивать: кто смирный, того не схватят.