Великолепный век. Роксолана и Султан - Наталья Павлищева

– Конечно. Я не о том. Ты знаешь, как преуспела в завоевании сердца Повелителя наложница, которую ты подарил ему?

– Хуррем?

– Тебе даже известно ее имя?

– Повелитель сказал. Он благодарил за наложницу.

Ибрагим мог бы обмануть самого Сулеймана, он мог обмануть кого угодно, но только не Хафсу. Женщины в вопросах отношений куда проницательней мужчин вообще, а мать в отношении своего сына тем более.

– Где ты взял столь разумную и образованную наложницу?

Вопрос, который не задал, не успел задать Сулейман, произнесла его мать. Удалось остаться спокойным, развел руками:

– Предложили наложниц из Кафы, там хорошо обучают. Сказали, что красива, умна, необычна, я и согласился. Но потом решил, что мне умная не подойдет, что и без нее голова кругом, может, лучше Повелителю? Я рад, что она понравилась. Что за имя – Хуррем?

– Смешливая. Улыбчивая. Поет, стихи читает…

Валиде внимательно наблюдала за пашой. Он все сделал правильно, слова произносил спокойно, не волновался, но и не отмахивался, играл хорошо. Беда в том, что Хафса увидела эту игру. Она нутром почувствовала внутреннее напряжение грека, которое тот сумел не показать внешне.

– Я рад, что угодил. Трудно угодить, не видев девушку, могли обмануть. Она хоть и впрямь красива?

– Нет.

И Ибрагим выдал себя, вскинул-таки глаза, в которых читалось изумление, смешанное с возмущением. Казалось, хотел крикнуть: как же нет, когда красива! Пусть не обычной красотой, доступной не всем, но хороша же!

Встретился с внимательным взором валиде и быстро потупился, изображая смущение:

– Но я не мог этого увидеть.

– Не мог. Но увидел. Правда? Я не буду ничего спрашивать и Повелителю не скажу. Девчонка того не стоит. Она красива не больше других, умна сверх меры, очаровала Повелителя, поглотив все его думы. А теперь еще и беременна.

И снова Ибрагим не сдержался:

– Уже?

– Мой сын сильный мужчина, почему ты сомневаешься?

– Неужели я так долго отсутствовал? Мне показалось, что вернулся быстро…

– Показалось. Мне нужно отвлечь мысли Повелителя от этой женщины. Ты постараешься, чтобы это произошло в походе. Я не против Хуррем, но она должна помнить свое место, это место всего лишь удачливой наложницы. Ты знаешь, что Махидевран наказана за то, что избила Хуррем?

– Как наказана?

– Повелитель отправил ее в летний дворец с глаз долой. А у Хуррем до сих пор не прошел подбитый глаз. Вот какие дела творятся в гареме.

– Неудивительно, что Повелителю не до похода…

– Уже до. И за время отсутствия он должен освободиться от этих чар. Ты меня понял?

– Я постараюсь найти достойную замену Хуррем. В Европе немало красивых и образованных женщин.

– Постарайся.

– Я Аллах!

Паша произнес обычную формулу: «Я Аллах!» – «Помоги мне, Господи!», как говорили все, желая не оставаться один на один с проблемой. Но мысли Ибрагима были далеко от этой самой просьбы.

Ему оставалось удивляться, чем же так помешала валиде Роксолана. Тем, что захватила внимание султана?

Он шел по коридору гарема от валиде, как вдруг что-то заставило замереть. Навстречу в сопровождении кизляр-аги двигалась маленькая фигурка. Кизляр-ага первым приветствовал Ибрагима:

– Ибрагим-паша…

Сказал с полупоклоном и скользнул вперед. Девушка остановилась. Всего на мгновение, лишь вскинула на него зеленые глаза. Те самые, что не давали ему спать столько ночей. Вскинула и опустила, спеша за евнухом прочь от покоев султана. Повелитель днем звал наложницу?

Но не это взволновало Ибрагима, его словно громом поразило понимание, что ничего не смог забыть, при одном взгляде на хрупкую фигурку обожгло, словно пламенем. Говорят, время лечит – казалось, больше двух месяцев отсутствия, заботы, хлопоты, серьезные дела, другие женщины вытравили образ зеленоглазой колдуньи из памяти, из сердца. Но нет, стоило увидеть, и он снова болен. Смертельно болен, потому что существует еще один такой же больной, у которого силы и прав больше, – Повелитель. Султан тоже очарован зелеными глазами и нежным смехом и добровольно не отступит, это Ибрагим понимал хорошо.

Когда Роксолана была у него дома, между ней и Повелителем Ибрагим легко сделал выбор в пользу султана, потом пожалел, но никак не думал, что будет жалеть долго. В конце концов, это просто женщина, разве женщина может стоять между двумя сильными мужчинами, между ним и Повелителем, разве может заслонить собой его верность, проверенную годами, его преданность, их дружбу, такую необычную – дружбу всесильного падишаха и его раба? Всего мгновение назад казалось, что не может. Нет, не так, он был абсолютно уверен, что не может, боялся только одного: чтобы султан случайно не узнал о том, что верный раб видел его наложницу обнаженной, касался ее руками, губами, мог взять, но добровольно отказался. Только этого боялся Ибрагим, только этого.

Но встретился с зелеными глазами и понял, что бояться следовало другого. Один взгляд – и он не властен над собой, над своим сердцем, разумом, готов забыть об осторожности, готов на все.

Ибрагим поспешил подальше от гарема, проклиная встречу, но никак не мог заставить себя проклинать и эти зеленые глаза. А еще… это было самым ужасным: руки вспомнили ее тело, а губы – упругие соски ее груди. И видение не желало отпускать. Ибрагим даже заскрипел зубами, чувствуя, как его охватывает волна желания.

Роксолана тоже была потрясена этой встречей. Почему, зачем, за что?! Этот кареглазый человек заставил дрогнуть в ее душе что-то такое, чего она вовсе не желала. Роксолана полюбила султана, уже носила под сердцем его ребенка, была привязана к Повелителю душой, даже простила ему свое рабство. Зачем эта встреча с Ибрагимом? Ни к чему воспоминания о его горячих руках и губах!

Юная женщина старалась вспомнить, о чем беседовала с султаном.

Уже палили пушки в знак войны, ударили барабаны янычар, призывая очнуться от сонной одури и встать в строй, уже орали верблюды, ржали лошади, трубил черный боевой слон султана, визгливо орали торговцы и распорядители на улицах Стамбула, уже собралось трехсоттысячное войско, готовое выступить следом за янычарами… Все готово, завтра назначено само выступление. Повелитель пожелал попрощаться с Хуррем днем, потому что эта ночь не для любви, она для последних размышлений и поддержания боевого духа. К утренней молитве султан должен быть бодрым, выспавшимся и без мыслей о женщине в голове. Это понимала и сама Роксолана.

На сей раз все поменялось по времени, они сначала занимались любовью. Целуя ее лицо, грудь, лаская тело, Сулейман твердил, что желает запомнить каждую черточку, сохранить в своем сердце, умолял беречь себя и ребенка, хорошо кушать, быть осторожной и обязательно родить крепкого младенца.