Каменный век. Книга 6. Люди Быка - Сергей Щепетов

– Та-ак, – озадаченно почесал гость (или кто?) свой лохматый затылок. – Начальники, значит, занялись своими делами, а ко мне приставили охранника. И при этом оружие не забрали! Я ж этого парня в два счета зарублю и убегу! Ладно, это успеется… Странный у них ритуал встречи – молоком напоили, а потом бросили. Впрочем, как-то это не очень похоже на демонстрацию радушия. Скорее уж… Словно меня «на вшивость» проверяли, словно испытание какое-то предложили. И что, я его выдержал? Непонятно… Может, пойти погулять? А разрешат?»

Ему разрешили. Как вскоре выяснилось, бродить по стойбищу он может беспрепятственно, а вот выходить за пределы – не рекомендуется. Насколько сильно, проверять Семен не стал. До сумерек оставалось не так уж много времени, и он решил не пытаться сбежать: «До своих все равно сегодня не добраться, а ночевать без огня в здешней саванне страшновато – может, тут по ночам леопарды рыщут? Да и ловить, наверное, станут или, того хуже, проследят до стоянки и там возьмут всех».

Стойбище, судя по всему, было походным – вряд ли оно располагалось здесь больше нескольких суток. В жилища заглядывать Семен не рискнул и ограничился наружными наблюдениями, благо жизнь туземцев проходила, в основном, на открытом воздухе: «Оружие, утварь, инструменты из камня, кости, дерева и кожи. Некоторые режущие приспособления изготовлены в стиле „вкладышей", то есть тонких кремневых отщепов, вставленных в „обойму". Признаков сыроделия не наблюдается – молоко, похоже, просто пьют. Питаются молоком и мясом, но и, кажется, всякими травками-корешками не брезгуют. Судя по костям и рогам, которые валяются где попало, охотятся на лошадей, бизонов и оленей. Своих туров тоже едят, но их рога не выбрасывают, а используют в качестве украшений. Кроме того, из них делают некое подобие черпаков и бокалов для питья. Мясо варят в кожаных котлах знакомым способом – опуская в них раскаленные камни. Одежда двух видов – из шкур и… вязаная, из шерстяных нитей! Вот умение вязать нам бы пригодилось – этим может заниматься любая женщина без всякого ткацкого станка!»

Бродить Семену быстро надоело, и он взялся за своего охранника. Однако на вопросы парень не отвечал или отделывался односложными репликами, на «ментальный» контакт идти отказывался, словно понимал, что это такое. Оставалось самому строить догадки и предположения: «Это место, по-видимому, просто пастбище, где пасется стадо. Только оно, наверное, размазано на несколько километров в округе. Отсюда видно в разных местах с полсотни животных. Они щиплют травку и, наверное, кусты. В лес заходят совершенно непринужденно – они там, наверное, тоже что-то едят. Коровы с телятами держатся группами, а быки поодиночке или вдвоем-втроем. Никто их вроде бы специально не пасет и не охраняет, хотя людишки вдали мелькают…»

Пока Семен бродил по стойбищу, пока любовался окрестными пейзажами, прошел, наверное, не один час. Время от времени к охраннику приближался какой-нибудь воин, задавал ему один и тот же вопрос и получал отрицательный ответ. После этого человек удивленно смотрел на Семена и удалялся. В конце концов, то ли солнечные тени заняли нужное положение, то ли поступил какой-то сигнал, только охранник вдруг начал проявлять активность – требовать, чтобы Семен куда-то отправился. Как выяснилось, все туда же – к вигваму старейшины. У входа стоял знакомый рогатый предводитель отряда. Он откинул клапан и сделал приглашающий жест – дескать, заходи!

Семен вошел и обнаружил, что света внутри достаточно – дымоход вверху широко раскрыт. В центре маленькое кострище, в котором бездымно тлеет горстка углей, вокруг него разложены шкуры. Свободного места под стенами достаточно, и там – в полумраке – копошатся две женщины. А напротив входа перед очагом сидит тот самый рогатый старейшина. На сей раз он обнажен до пояса. Его мускулистая волосатая грудь покрыта двуцветными узорами татуировки. Центральное изображение – черные изогнутые бычьи рога, между которыми расположен красный диск, означающий, вероятно, солнце.

Не вставая с места, старейшина произнес короткую фразу и сделал жест правой рукой. Семен понял, что это приглашение сесть «к столу», и сказал по-русски – величественно, но без надменности:

– Благодарю! Весьма польщен таким приемом! Попадешь к нам на зону – встретим как родного.

– По-па-дешь… На зо-ну… – довольно внятно проговорил старейшина и улыбнулся. А Семен опустился на шкуру, скрестил ноги по-турецки и принялся всматриваться в его глаза, пытаясь установить мысленный контакт. И обнаружил, что это совсем не трудно!

«Неспроста у него глазки так блестят, мимика заторможенная, да и в вигваме чем-то странным попахивает. Где-то я этот запашок уже нюхал, но явно не в этом мире… В Казахстане, в палатке местных рабочих? Неужели я не ошибся с Геродотом и скифами?!»

Между тем в помещении оказались еще двое – Семенов охранник и предводитель отряда, взявшего его в плен. Они уселись справа и слева, образовав как бы квадрат с очагом в центре. Женщины, орудуя ремешками и палкой, закрыли дыру дымохода и вышли из вигвама. Стало почти темно – свет пробивался лишь в узкие щели наверху. Некоторое время все сидели неподвижно, а потом хозяин зашевелился. Не вставая с места, он положил на угли щепотку чего-то. Угли засветились, запах усилился, и Семен поставил окончательный диагноз: «Конопля. Она же гашиш, план и так далее». Он попытался дышать редко и неглубоко, чтобы оттянуть начало одурманивания.

Хозяин качнулся всем корпусом и произнес два слова. Семен их понял:

– Здравствуй, брат!

Мозги работали пока еще четко, и Семен попытался проанализировать смысловые слои данного приветствия: «Они тут все, вероятно, отождествляют себя со своими животными – так бывает. Обращение „брат" с такой вот интонацией означает признание меня человеком-быком, но как бы молодым, занимающим очень низкое положение в иерархической структуре стада. Грубо говоря, он обозвал меня теленком, родившимся позже, чем он сам, хотя и допускает, что мы сосали одно и то же вымя. Почему? Потому что я смог договориться с быком. Это – с одной стороны, а с другой стороны – продемонстрировал неумение ездить на нем верхом, позорно свалился. Значит, для них я „свой", но неполноценный, слабенький. Если с этим сейчас согласиться, потом что-либо исправить будет очень трудно. М-да-а-а… – вождь и учитель народов собрал волю в кулак, принимая решение: – Значит, надо „гнуть пальцы"! Причем, с запасом, не боясь переборщить! Эх, где, как говорится, наша не пропадала!»

– Здравствуй и ты, – спокойно ответил Семен. – Только я не сын коровы.

Ему показалось, что туземцы переглянулись в некотором замешательстве. Впрочем, длилось оно недолго:

– Кто же ты? – последовал вопрос.

– Мамонт, конечно, – пожал плечами Семен. – Разве не видишь?

Он не стал экономить ни художественное воображение, ни свои телепатические способности. «Мыслеобразы» пошли один за другим – объемные, яркие, живые. Вот дерутся два саблезуба, а вот огромный мамонт-самец ведет по заснеженной степи свое стадо. Сначала Семен сам ломал бивнями наст, а потом превратился в человека, сидящего на холке животного. Эти двое стали как бы одним целым – по всем правилам уподобления.