Дела семейные - Рохинтон Мистри

Мистер Капур запер чемодан и выставил два стакана на стол в ожидании пива. Йезад продолжил рассказ о новом контракте — объем заказа, оценка чистой прибыли, — цифры он помнил наизусть. Ему хотелось произвести впечатление на Капура, чтобы затем перейти к вопросу о повышении своих комиссионных от сделки. Сейчас это было бы особенно кстати, с учетом расходов на Наримана.

Но Капур был не в настроении обсуждать дела.

— Мы об этом целыми днями говорим. Сейчас магазин закрыт.

Хусайн вернулся с бутылками, открыл их и стал осторожно наполнять стаканы, зная, что хозяину не нравится пышная пена.

Капур улыбнулся, сделал большой глоток, долил пива в стакан. Убедившись, что бутылка еще на четверть полна, придвинул ее к Хусайну.

— Хочешь?

— Да, сахиб, — с охотой кивнул Хусайн.

— Выпей — и можешь идти домой. Я сам закрою магазин.

Хусайн мигом опорожнил бутылку.

— Хорошее пиво. — Он выразительно посмотрел на вторую.

— Еще? — спросил Йезад и тоже получил согласие.

— Слушай, ты не напейся, а то завтра на работу опоздаешь, — предупредил Капур.

— Аре, сахиб, — засмеялся Хусайн. — Тут младенцу не хватит опьянеть. А такому старому дураку, как я, полдюжины бутылок потребуется!

Он выпил еще, поблагодарил обоих и ушел.

Они посидели в молчании. Капур откинулся в кресле и забросил ноги на низкий шкафчик с папками.

— Хотел посоветоваться с вами по одному вопросу, — начал он.

— Слушаю.

— Вы знаете, как я отношусь к Бомбею. Я об этом вечно говорю — о том, что значит для меня этот город, сколько он мне дал. Вы знаете историю нашей семьи.

— Конечно.

Капур глубоко вздохнул:

— Думаю выставить свою кандидатуру на следующих муниципальных выборах.

Йезад воззрился на него со смешанным чувством приязни и неудовольствия, которое тот нередко у него вызывал.

— Чего ради?

— Я же говорю, Бомбей для меня — все. Какой смысл жаловаться, что город погибает из-за жулья, если…

— Я хочу сказать, что это даст? Вы сами говорите, что политика — грязное дело и пачкает все, чего ни коснется.

— Больше это не может служить оправданием бездействию. — Капур сделал глоток и поставил стакан.

Если на ваших глазах пристают к женщине, которую вы любите, вы же не останетесь в сторонке, потому что вы один, а хулиганов много? Нет, вы встанете на ее защиту, возможно, вас изобьют в кровь, возможно, даже убьют, и одному Богу ведомо, поможет ли это ей. Но вы же все равно вмешаетесь.

— Да, но это личное…

— То же самое. Мой возлюбленный Бомбей насилуют.

Йезад знал, что с Капуром бесполезно спорить, когда он начинает говорить о городе как о живом существе, да еще с надрывом.

— О’кей. Допустим, вы участвуете в выборах. От какой партии?

— Ни от какой. Независимый кандидат.

— И чего рассчитываете добиться?

— Я уже сказал: не имеет значения. Я не могу стоять в сторонке и смотреть, что выделывает эта бандитня.

— А как с «Бомбейским спортом»?

— Мое место можете занять вы. Вас знают все наши поставщики и клиенты. Я, естественно, позабочусь о соответствующем вознаграждении.

Эти слова сразу заставили Йезада с интересом отнестись к предложению хозяина. Прибавка помогла бы Роксане, не было бы такого безденежья в конце каждого месяца…

Он был почти готов поддержать эту безумную идею, но тут же устыдился своего корыстолюбия.

— Дело не в этом, — услышал он свой голос, — разве ваш долг не требует личного присмотра за наследием вашего отца? Разве в вашей «Бхагавадгите» не говорится, что выполнение долга превыше всего?

— Неплохо, Йезад, — усмехнулся Капур. — Так в чем же мой долг? Как определить его? Дефиниции — последнее прибежище негодяев, но на самом деле я думаю, что отец одобрил бы мое решение.

Капур допил остатки пива.

— Напрасно я Хусайна отпустил домой, а то принес бы он нам еще пива.

— Выпейте мою долю, мне хватит.

— Точно?

— Если не возражаете против пива из моего стакана.

Мистер Капур придвинул свой стакан.

— Видите, как мы сидим вдвоем и делимся выпивкой? Именно так и жил народ в Бомбее. Именно поэтому Бомбей сумел пережить наводнения, эпидемии, нехватку воды, прорывы водостоков и канализации, проблемы демографического прессинга. В душе Бомбея есть место каждому, кто хочет сделать этот город своей родиной.

Правильно, думал Йезад, четырнадцать миллионов жителей, половина живет в трущобах, ест и срет в условиях, в которых и животным не положено жить. Славный способ дележки даров Бомбея. Но эти соображения не произведут никакого впечатления на Викрама Капура, воспарившего на крыльях поэзии.

— Вы понимаете, Йезад, Бомбей выживает, потому что он дает и берет. Это основа и уток особой текстуры его социальной ткани, дух терпимости, приятия, щедрости. В любой другой точке земного шара, в любом из так называемых цивилизованных мест типа Англии и Америки такие чудовищные условия жизни привели бы к революции.

«Что, может, и неплохо бы», — подумал Йезад.

— Отныне, — продолжал Капур, — в этом магазине будут отмечаться все религиозные праздники: Дивали, Рождество, Ид, ваш зороастрийский Навроз, Байсакхи, день рождения Будды, праздник бога Ганеши — все. Украсим витрины, лампочками напишем соответствующие поздравления. Мы будем мини-Бомбеем, примером для всего квартала. Я принял это решение после поразительного случая, свидетелем которого стал на прошлой неделе.

Он отпил пива, которое Йезад налил ему из своего стакана.

— На прошлой неделе я поставил машину около станции Гранд-роуд и купил себе перронный билет. Посмотреть на поезда и пассажиров. Просто в голову взбрело.

Он сделал еще глоток.

— Сам я в электричках никогда не езжу, но я вижу, как они переполнены, когда проезжаю вдоль железнодорожных путей. А с платформы я увидел нечто новое. Как раз отошел битком набитый поезд, и люди, бежавшие вслед, стали отставать. Все, кроме одного. Я следил за ним, потому что он добежал почти до конца платформы.

Вдруг вижу, он вскидывает руки. А из электрички протянулись руки и подхватили его. Господи, думаю, что они делают, его же потащит поездом, он погибнет! С платформы его подтянули, но ноги-то болтаются в воздухе! Я чуть не заорал, чтоб остановили поезд! Он ногами будто педали крутил на весу. Зацепился за какой-то выступ. Сорвался, опять нашел его.

Поезд идет, человек висит, жизнь его в чужих руках — буквально. И он отдался этим руках. Доверился. Тут еще руки высовываются и еще. Крепко держат. Это было чудо — человек вдруг оказался в безопасности. В полной безопасности. Настолько полной, что я было подумал, что переоценил риск. Но нет, он сначала рисковал всерьез.